Мост

22
18
20
22
24
26
28
30

— А ну, ребята, навались, раскачивай!

Еди, пытаясь вызволить Дилбер из неловкого положения и надеясь, что если раскачает Тогтагюль-эдже, то, покатавшись немного, та покинет их, вышел вперед и взялся за канат качелей.

— Раз! Два! Три! — хором загудела толпа.

Качели тронулись с места и… Тогтагюль-эдже кувыркнулась на землю, как мучной куль. Толпа ахнула. И когда Тогтагюль-эдже полусогнутая, опираясь на все четыре конечности, попыталась встать на ноги, она упала.

Жгучий стыд охватил Дилбер. Еди покраснел, ведь теперь, как он считал, Тогтагюль-эдже и ему не посторонняя. Словно по команде влюбленные посмотрели друг на друга и стыдливо опустили глаза. Надолго, ох как надолго разъединил их этот невольный стыд за эту молодящуюся женщину. Увядший цветок, как бы его ни холили и ни лелеяли, среди свежих, не успевших еще раскрыться или только раскрывшихся цветов выглядит жалким, и мучительно больно за него…

* * *

Наступил один из воскресных дней.

Возле дома и во дворе Веллат-ага было столько детишек, что посторонний человек мог бы принять его за детский сад.

На веранде перед домом на цветных кошмах, скрестив ноги, сидели сыновья Веллат-ага, их дядя Хораз-ага и Джинны-молла.

Джинны-молла с засученными по локоть рукавами рубашки ловко подхватывал горсти риса и с блаженством отправлял в рот.

Перед ними на плоском деревянном блюдце дымился янтарными зернами, пропитавшимися маслом и морковным соком, плов. Трапеза была в разгаре, ели молча и сосредоточенно.

— Да, по милости божьей у вас была крепкая, дай бог каждому, семья. Жили бы себе дружно… — нарушил тишину Джинны-молла, облизывая пальцы.

Еди поразили слова Джинны-молла, он недоуменно посмотрел на него. Но Джинны-молла, как ни в чем ни бывало, вновь запустил пятерню в дымящийся плов. «Что он этим хотел сказать?» — мучительно размышляя, Еди посмотрел на своих братьев, но и те молча сидели, делая вид, что заняты трапезой. Только Хораз-ага через некоторое время продолжил мысль Джинны-молла.

— Да, да… Как бы вы не стали посмешищем для людей… Скажут, вот, мол, умер отец, и они разбрелись по всему свету, как привидения из вновь обживаемого дома…

Все стало теперь ясно. Еди и раньше замечал, что после смерти отца снохи в доме начали потихоньку ссориться между собой. Но ему и в голову не приходило, что все может обернуться вот так. Мало ли что может быть, тем более в такой многочисленной семье. Столько лет они жили одной семьей, все были довольны, всего было в достатке. А теперь… Умер отец, и все разваливается… Еди внимательно всмотрелся в лица братьев, пытаясь узнать, кто мог бы быть инициатором такого семейного позора. Да, позора, иначе и не назовешь. Но братья глухо молчали, не смея поднять головы. Еди даже успел подумать о том, что кто-то из братьев в пылу гнева пожелал разделиться и теперь кается. В таком случае нет бы сказать: «Уважаемые аксакалы, вы уж извините нас, но мы передумали…» Только и всего-то, и они поймут, не осудят. Но братья упорно отмалчивались, тупо уставившись в землю.

Наступила гнетущая тишина. Чары без конца вытирал руки, Бяшим делал вид, что выковыривает из зубов застрявшее мясо, хотя он и не притронулся к нему. Хораз-ага заскорузлыми пальцами собирал на скатерти хлебные крошки. Снохи делали вид, что смотрят куда-то в даль и, занятые своими мыслями, не замечают происходящего. Один только Джинны-молла поедал с аппетитом плов, не обращая ни на кого внимания.

Наконец, по-видимому, наевшись досыта, Джинны-молла отодвинулся от плова. Он, вытирая вспотевшее лицо, исподволь посмотрел на братьев и смиренно сказал:

— Давайте помолимся за упокой души усопшего Веллат-ага.

Джинны-молла встал на колени и начал читать молитву. Все последовали его примеру.

— А теперь я готов приступить к делу, ради которого вы меня пригласили. Или вы передумали?! — обратился он к братьям, закончив молитву.

Братья вновь молчали. Наконец-то не выдержала Тумарли: