— Этот чертов радикулит так и пытается меня разлучить с моими овцами, доченька, — сказал он Дилбер, когда та принесла таз и горячую воду, а потом, забравшись ногой в таз, весело скомандовал: — Наливай воду, дочка, ошпарим этого чертяку.
— Не слишком ли горячая? — заволновалась Дилбер.
— В самый раз, доченька. Сейчас ты у меня завоешь, ох, как завоешь, — сказал он, словно радикулит мог его услышать. — А в следующем году, дай бог силы, я поеду в Моллакара, и мы с тобой рассчитаемся под чистую.
Дилбер время от времени подливала в таз горячую воду из кундюка, а Хораз-ага аж кряхтел от удовольствия, видимо, радикулит и на самом деле, не выдержав такого натиска, постепенно отступал.
— Я ведь говорил, завоешь, так-то… — бормотал Хораз-ага, прикрыв веки, отдаваясь сладостной дремоте.
— Хораз-ага?! — послышался вдруг слабый голос со двора.
Хораз-ага и Дилбер настороженно прислушались. Вновь послышался тот же голос.
— Иди открой дверь, дочка! — сказал Хораз-ага недовольным тоном. — Кого это нелегкая несет в столь поздний час…
Дилбер открыла дверь и, увидев Еди, в испуге захлопнула ее вновь.
— Кто там? — спросил Хораз-ага, и, забыв о своем радикулите, выпрямился во весь рост.
— Ай, этот непутевый Еди, чтоб он сквозь землю провалился…
Эти слова из уст Дилбер вырвались нечаянно, теперь она в отчаянии прикусила губу… «Зачем я так сказала?! — подумала она и почувствовала, что ее сердце радостно забилось в груди: «Не уехал, Остался…»
— Еди, говоришь? — спросил Хораз-ага, удивляясь замешательству девушки. — Надо же, объявился на ночь глядя, поздний гость не милее петуха, кукарекающего в неурочный час… — пробурчал старик, вытирая ноги. — Открой, дочка, пусть войдет.
Но Дилбер не слышала этих слов, она лихорадочно соображала, зачем Еди объявился у них в доме в столь позднее время: «Опять, может быть, пришел угрожать, что уедет в город?! А может быть, пришел извиняться? А если он вдруг пьян и начнет болтать несуразицу, что тогда?»
Дилбер до сих пор не слышала о том, что Еди пьет и устраивает пьяный дебош. Если бы это случилось хоть раз, Тогтагюль не преминула бы это растрезвонить на все село. Но все же Дилбер забеспокоилась: «Раньше и Кошек не пил, а теперь, как стал водиться с Овезом, прикладывается к бутылке чуть ли не каждый день: то гостей встречали, то сами в гостях были, повод всегда найдется… Лучше бы он не приходил…»
— Открой же, доченька, что стоишь?! — поторопил ее Хораз-ага.
Дилбер открыла дверь, и Еди вошел. Увидев Еди, Дилбер испуганно вскрикнула и прикрыла лицо руками. Хораз-ага, забыв о своем радикулите, в два прыжка оказался рядом с Еди и, увидев на лбу кровь, испуганно спросил:
— Кто это тебя так?.. — и, не дожидаясь ответа, усадил Еди на подушку, на которой еще недавно сидел сам. — Допрыгался, наконец, разве так можно?
— Я пойду и сообщу Чары-ага, — сказала Дилбер и бросилась к двери.
— Не надо, — остановил ее Хораз-ага твердо. — Подай быстрее кундюк с водой и таз.