Джума не вмешивался в эти разговоры, а про себя думал: эх, если бы все женщины были так верны мужьям!
— Зохра-джан, поедем вместе, поговорим с отцом. Ты, наверное, соскучилась по нему, да и он тоже, — всякий день уговаривала дочку Халима-апа.
— Нет, мамочка, я не поеду. Боюсь, услышу голос отца и заплачу… Скажи за меня, что хочешь, сама, — неизменно отвечала она, и ее огромные глаза наполнялись слезами.
И вот наступило воскресенье. Рано утром Халима-апа пришла, разрядившись в пух и прах: модные сапоги, пальто с норкой, на голове блестящий платок.
Обычно по воскресеньям ребята спали до полудня, но сегодня проснулись рано и пошли провожать Халиму-апа. Даже Таган-ага не смог усидеть дома.
— Счастливо тебе доехать и вернуться, передавай привет мужу, — напутствовал он женщину.
Но подвел Шаммы. Опять заставил себя ждать, а когда появился, взял да и свернул на другую улицу. Халима-апа растерянно опустилась прямо на землю.
— Как говорят, задумал сирота поесть, а у него носом кровь пошла. Вечно мне не везет. Несчастливая моя головушка, — запричитала она. — И почему я пешком не пошла, как только получила телеграмму, уже бы там была…
Зохре стало жаль мать, и тоже заплакала. Ребята не находили слов, чтобы успокоить их обеих, они смотрели вслед машине и недоумевали, в чем же дело, почему Шаммы так поступил.
— Бывают же среди людей такие негодники, — высказался наконец Таган-ага.
Всем было жаль Халиму-апа, но никто не знал, чем ей помочь. Джума сбегал домой, оделся и вышел:
— Таган-ага, дайте мне ключ от вашего мотоцикла.
— Что ты хочешь делать? — сказал бригадир, отдавая ключ. — А может, Шаммы не знает, что он должен ехать?
— Знает. Даже Давид Моисеевич ему сказал. Я своими ушами слышал, — сказал Рустам.
— И я с ним говорила, — всхлипнула Халима, — даже пообещала ему на бутылку, если обратно отвезет…
Джума с жалостью посмотрел на женщину. «Эх ты, оказывается, вся беда в тебе самой. Все-то ты напортила, женщина. Попросила бы Шаммы по-человечески, он бы так не сделал», подумал Джума, подошел к мотоциклу, завел мотор и сказал Халиме-апе:
— Садитесь!
Та села сзади, Джума включил зажигание, завел мотоцикл, попробовал газ. Он обернулся на Халиму-апа, которая судорожно за него цеплялась, и сказал про себя: «Сиди крепко, Халима-апа, или я загоню этот мотоцикл, или посажу тебя на поезд».
Мотоцикл застрекотал, выпустил струю голубоватого дыма и, словно за кем-то в погоню, сорвался с места.
Джума в шлеме и очках кричал: