— Известно, награбленное. Да не отнимешь.
— Верно, девка, толкуешь! — раздалось от порога.
Нюргуна и Аныс в смятении взглянули друг на дружку.
В юрту, тяжело отдуваясь, ввалился — плечистый тучный мужчина в фуражке с околышем.
— Князь Федор! — потерянно прошептала Аныс.
Нюргуна в упор разглядела вошедшего. Наслежный князь изменился мало. Может, прибавилось седины в бороде, да в полумраке юрты не разглядеть. Как умудрился подкрасться так незаметно? Не пешком же явился? Долго ли подслушивал?
— Не отнимешь… — повторил князь слова Аныс, по-хозяйски усаживаясь за стол. — Налей-ка чаю, девка. Вроде ночь, а такая духота.
Аныс покорно направилась к камельку, где на железном крюке висел остывший чайник.
— Значит, так оно и есть: явилась! Мне говорят, а я не верю.
Нюргуна удивилась: кто ее видел? Сама она в Кыталыктахе не видела никого.
— Ну, где была?
— Где б ни была, теперь я здесь.
— Ты что, дерзить надумала, что ли? Отвечай внятно и ясно. Я наслежный староста, тебе известно? Обо всех, кто приходит — уходит, по начальству должен докладывать. Посторонних в наслеге нам не надобно.
— Я не посторонняя. Я здесь жила.
— Да сбежала, как мать твоя когда-то. Какой вернулась — кто знает?
— Мать моя не убегала, ее принудили уйти. И я не по своей воле Кыталыктах оставила.
— Чья же воля была?
— Послушай, князь Федор.
Что ты все меня допрашиваешь? Пора уж и мне у тебя кое-что спросить.
Нюргуна старалась говорить как можно спокойнее. Голос ее окреп. Князь вздрогнул, и Нюргуна поняла, что не так уж уверен в себе этот самодовольный сытый человек, что за грубым напором он прячет досаду и растерянность, вызванную ее появлением. Не зря же так заторопился убедиться, действительно ли пришла она. Утра дожидаться не стал!