Три года октября

– У него с Тимошкой была личная неприязнь. Поэтому он бы никогда не дался тому в руки. Выходит, Подкорытов поймал его с помощью приманки. Палка, веревка, ящик и кусок колбасы. Но чтобы вытащить кота из ловушки и сунуть в мешок, ему потребовалось немало усилий. Кот ему был нужен живым. И зверёк не стал бы сдаваться без боя, даже являясь стариком по кошачьим меркам. На руках мерзавца не было царапин?

– Не знаю, – ответил я, причем не сразу, потому как был заворожен его монологом. – Не видел. Он был в куртке и варежках.

– Предположим, что Тимофей оставил царапины…хотя, не стоит уповать на счастливый случай. Необходимо все обдумать…хорошенько обдумать. А для этого мне нужен покой и тишина. А где их можно найти? Дома. Тогда, я домой. Пока, Алексей. Увидимся завтра или же после выходных. Как получится.

Весь в своих мыслях и рассуждениях, Безбородов похлопал по плечу Пахомова и направился к выходу.

Я остался стоять на месте. Опустошенный и обескураженный. Не зная, как быть и что делать далее, я пришел к выводу, что и мне лучше вернуться домой и постараться отдохнуть от всего этого кошмара.

– Спите спокойно, Федор Дмитриевич, – произнес я, глядя на силуэт тела под простыней. – Надеюсь, вы уже встретились на небесах со своей женой и с обоими Тимофеями.

Я всегда причислял себя к агностикам. Но в эти минуты мне как никогда раньше хотелось верить, что смерть это ещё не конец.

Выключив неоновые лампы в секционном зале, я открыл дверь, пуская освещение из коридора. Прежде чем выйти, я обернулся и замер от удивления. Полоска света из коридора, что растелилась на холодном полу в метре от каталки, осветила блестящий кошачий глаз, что пристально глядел на меня. Тимофей, согнувшись калачиком, лежал на груди своего хозяина, бесшумно и невесомо.

Включив в спехе свет в зале, я вновь обратил свой взор на каталку.

Ничего. Просто видение. Разве что еле заметная вмятина на простыне в области груди покойного.

Я не стал возвращаться и присматриваться к тому, что увидел. Была ли это оптическая иллюзия или же дух кота и вправду побывал в этом секционном зале – не важно. Главное, что невидимый камень, сдавливающий мою грудь, стал немного легче.

– Прощайте, Федор Дмитриевич. Прощай, Тимофей.

Закрыв дверь, я направился к выходу.

6.

Прошла неделя.

Тихо и словно незаметно состоялись похороны Федора Пахомова. Пришли проститься с ним около сотни человек. Не много. Но все они искренне грустили по поводу его смерти. После церемонии, я заглянул в пустую квартиру своего друга, забрав на память о нем две фотографии. На одной были изображены они с котом Тимофеем, на другой, – которая хранилась не на видном месте, а в шкафу среди медикаментов, – совсем молодой Федор Дмитриевич с женой и годовалым сыном на руках. Затем я запер дверь и отдал ключ управдому. Оставаться запертой квартире предстояло до появления новых жильцов. Я купил рамки для обеих фотографий и повесил их у себя на стене, рядом со свадебным портретом Каринэ Еприкян.

Иван Подкорытов затаился на эту неделю, из-за опасения быть снова арестованным. Напрасно, ведь смерть Федора Дмитриевича и тем более его кота никого не заинтересовала из правоохранительных органов. Возможно, было пару звонков участковому касательно составленного им протокола. А учитывая тот факт, что Кузнецов и вправду имел тесные отношения с матерью виновника, данное дело спустили на тормоза и все стихло.

Подкорытова никто не видел из тех жителей Старых Вязов, которых я опрашивал. Да, у меня было желание встретиться лицом к лицу с виновником гибели Пахомова. Вначале меня одолевали приступы мести. В первые дни я был готов не только избить его вновь, но и того хуже – убить. Со временем, моя рассудительность вернулась обратно, и я смог подавить в себе животные инстинкты. И все же, мне хотелось повстречать его на улице. Не для того, чтобы сразиться с ним в кулачном бою или же на ножах, а для того, чтобы посмотреть ему в глаза. Понять, сожалеет он о случившемся или же нет? И если нет, то пообещать ему не сладкую жизнь. Пусть я даже и не знал, как именно осуществить свою угрозу.

Александр Викторович Безбородов так и не заговорил со мной касательно своих планов насчет Подкорытова. Казалось, на эти семь дней он и вовсе забыл о нем и о Пахомове. Он был задумчив и обращался ко мне исключительно по рабочим вопросам. Я пришел к выводу, что Безбородов просто решил уйти с головой в работу, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

На восьмой день, когда время уже близилась к завершению рабочей рутины, а мой наставник удалился по определенным вопросам в одно их отделений, в подвал спустился Остап и сообщил мне новость: Подкорытов только-только вышел из здания больницы. Услышав это, я сорвался к выходу. Но, что и следовало ожидать, его и след простыл.