Когда нам семнадцать

— Хочу тебе предложение сделать, — сказал он, устраиваясь поудобней. — Воскресный денек, солнышко, воробушки чирикают. А ты замуровалась в четырех стенах…

— Какое предложение?

— В кино — на восемь тридцать.

Юлька отрицательно покачала головой:

— Не хочется.

— До чего же мир обезлюдел, — вздохнул Пашка. — Андрей к своему Каллистратычу укатил. Жорка тоже куда-то смылся. Э-эх… Вот из-за чего не люблю я выходные дни. И выспишься, и двести граммов с прицепом протянешь, а все равно, скука… Будто неприкаянный ходишь.

Он скользнул взглядом по Лизиной кровати и словно нечаянно спросил:

— Пишет?

— Нет, ни одного письма, — ответила Юлька.

Она не стала рассказывать, что два раза уже приходил комендант и спрашивал, когда вернется Елизавета Орлова: ремонтируют общежитие вагонников, и ему надо срочно расселять людей.

Пашка принялся наигрывать на гитаре.

Из окна хорошо просматривалась поселковая улица. По обеим сторонам ее возле домиков в розовом кружеве цветущих вишен зеленели сады. В комнату долетал шум молодой листвы. Дальше за поселком и за светлой полосой реки синел Хехцир.

— Смотри, к нам приближается сам Георгий Александрович Бармашов со своим ФЭДом! — вдруг сказал Пашка, легонько подтолкнув локтем задумавшуюся Юльку.

Жорка был, как всегда, озабочен.

— Что, опять общественная работа? — невозмутимо спросил Пашка.

Жорка снял очки, старательно протер их платком и снова водрузил на нос.

— Да, клумбы надо вскопать. Завтра рассаду привезут, а никто не хочет. Отлынивают под всякими предлогами.

Пашка лениво потянулся и спрыгнул с подоконника.

— Я тебе сочувствую, Жора. Несчастный ты человек. Ни сна, ни отдыха измученной душе… — Он незаметно подмигнул Юльке. — Слушай, отказывайся ты от таких поручений. Сердцебиение какое-нибудь придумай, расстройство нервной системы и мозговых извилин.

— А может, все-таки вскопаем вон те три клумбы, у штакетника? — помолчав немного, нерешительно предложил Жорка. И с надеждой посмотрел на Юльку и Пашку.