Лицо ее некрасиво сморщилось, и она заплакала.
— Ты все учишь и учишь, — повторила она сквозь слезы. — А я что, неживая?
Неся перед собой сковородку со шкворчащей картошкой, вошла Алевтина.
— Спекулянтка, — продолжала она недосказанное. Пока ходила на кухню, она придумала, как побольнее ударить Юльку. — Спекулянтка. А сама-то ты кто? Мне про картошку рассказывали… Воровка. Воровка ты и есть.
Юлька стиснула кулаки так, что ногти врезались в ладони. Она двинулась вперед, обогнула Алевтину и, не ощущая в душе ничего, кроме пустоты, пошла к выходу.
Глава девятая
Трое мужчин в проходе возле карусельного приковывали внимание всего цеха. Они не повышали голосов, не размахивали руками: образовав небольшой кружок, они просто стояли друг против друга и разговаривали. В депо подавался паровоз на межпоездной ремонт. Его привели с дальнего разъезда — выплавились дышловые цамовские втулки. Всего лишь два часа назад он вышел на линию из подъемочного ремонта — на нем были сменены колесные пары, буксы, трубы котла. Запрессовку втулок из ЦАМа, выточенных в механическом цехе, и центровку дышл выполняла бригада ремонтников Бондаренко.
— А что же вы хотите? — угрюмо спрашивал Бондаренко, глядя мимо Быстрова. — ЦАМ есть ЦАМ. Ни люди к нему не привыкли, ни паровозы…
Всегда выдержанный, спокойный и даже, на первый взгляд, очень спокойный, начальник депо отвечал ему нервно, подгоняя одну фразу к другой:
— Я не буду тебе объяснять сейчас, Бондаренко, нет времени. Весь Советский Союз ЦАМу верит, и только твой паровоз вернули с линии: видите ли — выплавились дышловые втулки.
— Слабый металл, — упрямо твердил Бондаренко.
— Слабый он потому, что ты ему не веришь!
Длинный, сухощавый Цыганков, возвышавшийся над ними, по-птичьи поглядывал то на одного, то на другого, и было видно, что на этот счет у него свое мнение. И он высказал его, как только замолчал Бондаренко.
— Я, Федотыч, тебя понимаю. Но и ты меня пойми. И вы, товарищ Быстров, разберитесь. Я свое сделал: выточил втулки. Федотыч их принял. Так, Федотыч?
Бондаренко молчал.
— Втулки не были прослаблены? Не были. Натяг был в норме? В норме. А хорош ЦАМ или плох ЦАМ, по мне дайте наряд хоть на деревянные…
Юлька слышала, о чем говорили между собой Быстров, Бондаренко и Цыганков. Для депо — это настоящий скандал. Теперь пойдет шум по всей дороге. Вон и Пашка Куракин, растачивавший буксу, поглядывал на спорящих — тоже, видать, переживает. «Семерка» посвистывала на высоких оборотах, гудел Пашкин карусельный, временами заглушая слова говоривших. Да в конце концов Юльки это прямо и не касалось. Мало ли было аварийных ремонтов?
Вчера, когда она ушла из комнаты, оставив за собой плачущую Лизу и торжествующую Алевтину, в ней словно что-то надломилось. Она даже почувствовала, как это произошло. Спокойно и ровно забилось сердце, в сознании образовалась пустота. И эта пустота отгораживала сейчас Юльку от Пашки Куракина и от той беды, что нежданно-негаданно свалилась на депо.
День выдался пасмурный. В механическом и в ясные-то дни не хватало света, который давали три высоких узких окна, а в такую погоду, как сегодня, здесь стояли серые, как туман, осязаемые сумерки. Лампочки в цилиндрических абажурах над шпинделем каждого станка излучали желтый маслянистый свет. Такой же свет падал и на Лизу, стоявшую за станком справа от Юльки. Тонким светящимся шнурком он обводил Лизин профиль. И Юлька не испытывала ни злости, ни обиды, ни даже беспокойства за то, что уже случилось, и за то, что может произойти с Лизой завтра…
С аварийного паровоза снимали дышла. Через цех взад и вперед сновал электрокар. Несколько раз приходил в механический и возвращался к месту разборки Цыганков. В конторке часто трещал телефон, его тоненькие слабые трели тонули в мощном гуле депо.
ebooksa