Через минуту Бондаренко появился на крыльце, держа в руках перекошенную табуретку и какую-то рамку — может быть, ту, в которой на стене висели фотографии его погибших на фронте сыновей и повзрослевших, разлетевшихся в разные концы страны дочек. Он только теперь понял, что его видят все, улыбнулся — неловко и неумело.
На свободное пространство перед бульдозером вышел человек в брезентовой куртке с откинутым на спину капюшоном, в ватных штанах, втиснутых в кирзовые сапоги. Повернулся к машинам лицом, поднял над головой обе руки. Никогда еще Юлька не видела, чтобы к стройке приступали именно так. Было в этом что-то военное, и это волновало и тревожило.
Сразу взревели дизели. Бульдозер перед домом Бондаренко часто застрелял дымом. Человек в брезентовой куртке опустил руки. Машины двинулись. Хрястнул, покосился, рассыпался старый сарайчик в бондаренковском дворе. Еще через несколько, секунд тупое лезвие бульдозерной лопаты уперлось в угол опустевшего дома. Посыпался с крыши, с наличников снег. Заскребли землю, выбивая позади себя черную пыль, гусеницы. Секунду-другую дом еще стоял. Потом лопнули и вылетели стекла из окон, перекосились рамы, внутри об пол ахнула штукатурка, и из пустых провалов окон клубами поползла седовато-коричневая, как после взрыва, пыль.
Снег таял на горячих капотах машин.
Нестройной гурьбой деповские парни и девушки прошли между машинами, пересекли чей-то двор с упавшим забором, миновали тупичок, в конце которого две женщины укладывали на салазки узлы с последними вещами.
Наташа пошла к своему дому, и Юлька поспешила за ней — этот обреченный на слом дом был когда-то и ее домом. Она сейчас не могла уже вспомнить лицо тети Маши, но, когда подумала о ней, на душе стало тепло и грустно.
К дому Наташи подошел тягач. Водитель и его напарник спрыгнули на снег и принялись заводить трос вокруг дома. Водитель, сверкнув белыми на перепачканном машинным маслом лице зубами, спросил девчат, обращаясь ко всем сразу:
— Ну что, жалко?
Юлька испуганно поглядела на Наташу. Та улыбнулась, пожала плечами:
— Конечно, жалко…
— Не горюй, молодая. Новый построим!
— Вам дай волю, вы построите… — прозвучал сзади хрипловатый голос Гаврилы Чекмарева.
Юлька не видела, когда он подошел сюда. Водитель взглянул на него и ничего не сказал. Блеснув промасленными штанами, он полез в кабину. Тягач взревел, тронулся, и трос, петлей перехлестнувший дом у завалинки, натянулся.
— Красота! Да здравствуют коммунальные услуги! — закричал Жорка Бармашов.
— Во-во, — снова вмешался Чекмарев. — Не забудь уборную обновить. Вы же без теплой-то не можете…
— А тебе кто мешает теплую иметь? — рассмеялся Пашка. — Сам ведь дом строишь. Парок проведи туда, батарею поставь. А еще лучше — с электроплиткой!
— Да, строю! Я-то дострою! — почти выкрикнул Чекмарев и начал шарить по карманам, отыскивая папиросы. Он еще что-то сказал, но слов уже не было слышно: тягач поднатужился, дом крякнул и косо сдвинулся с места. Через минуту, когда тягач остановился, то, что было Наташиным домом, стало просто грудой полусгнивших бревен, пересохших досок, дранки, штукатурки и обрывков толя.
Дома больше не было. На том месте, где он стоял, остался неровный темный квадрат. На него падал снег.
В этом доме, после того как похоронили тетю Машу, Юлька была с Наташей. Пыль ровным слоем покрывала пол, стены, стол, стулья, пузырьки с лекарствами на тумбочке перед кроватью. Но больше всего Юльке тягостно было видеть овальное зеркало на стене: его словно затянуло холстиной.
Пока Наташа собирала книжки, белье, укладывала их в небольшой чемодан, Юлька стояла посреди комнаты, боясь прикоснуться к чему-нибудь. Когда они уходили, Наташа задержалась в дверях, долгим взглядом обвела комнату и вздохнула. Дверь она прикрыла за собой осторожно и плотно, навсегда.
ebooksa