Больше я ничего не слышал об Ире.
— Древний философ Антисфен на вопрос, какая наука самая необходимая, ответил: «Наука не учиться чему не нужно». — Домбровский не смотрел на меня. Он стоял у крыльца, опираясь рукой о перила, и смотрел в сад, усыпанный желтыми листьями. Он никогда не убирал листья, поэтому в саду его не было тропинок. — Еще древние говорили: добродетель проявляется в поступках и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знаний… У вас, Антон, пока все получается наоборот. Вы учитесь тому, чему не следует, полагая, что увеличиваете этим сумму собственных знаний. И много говорите в связи с этим, точно чувствуете собственную несостоятельность.
Перед домом тетки Тани кудахтала курица. Тетка Таня шарила в сарае и громко причитала:
— Зараза! Ах, зараза! Опять снеслась где-то в чужом дворе. Этак на тебя, паскуда, не наработаешься! Здесь в городе и людей столько нет, сколько ты кукурузы сжираешь.
— Станислав Любомирович, — вежливо и покорно сказал я, — вы, конечно, все знаете и читали столько, сколько мне никогда не перечитать. Но даже из того немногого, что я читал, можно привести примеры, когда люди, ставшие впоследствии очень полезными для общества, имели в юности, молодости очень пеструю, как вы бы сказали, не совсем благополучную биографию. Возьмем хотя бы великого пролетарского писателя Максима Горького…
— Биографии гениев нельзя приводить в пример. Гений — это звезда. Люди могут сколько угодно смотреть на звезды и даже ориентироваться по ним, но сами от этого звездами не станут.
— А жаль, — сказал я. И тут же спросил без всякого перехода: — В юности вам не казалось, что вы сможете стать гением?
Он посмотрел на меня долгим печальным взглядом. И мне даже стало неловко, что я задал такой вопрос. Но нет, Домбровский не обиделся. Спокойно и достаточно твердо он произнес:
— В юности еще много нерастраченности. Именно нерастраченность дает право думать о великом предназначении.
— Сосед Домбровский, — подошла к забору тетка Таня; она была в старой стеганке без пуговиц, повязана выцветшей, когда-то красной косынкой, — моя несушка случаем не в вашем саду гнездится?
— Не замечал! — нервно и поэтому немного пискливо ответил учитель, дернув невыбритым подбородком.
— Чего же замечать? — демонстративно вздохнула тетка Таня. — Яйцо, оно не кошка и не поросенок. Оно маленькое. Его взял и сварил.
— Не замечал! — выкрикнул Домбровский, и его худая шея побагровела.
— А я замечала, что у вас на помойке ежедневно шелуха валяется бежевенького цвета.
— Я на рынке покупаю яйца! — Домбровский мелко дрожал.
— Он покупает на рынке, — подтвердил я.
— Молчи, Антон, — разочарованно махнула рукой тетка Таня. — Все покупают.
Она повернулась и пошла от забора, сказав будто бы для себя, но достаточно громко:
— Господи, до чего ж обмельчал народ, — и крикнула на кудахтающую курицу: — Молчи, зараза!
— Холодно чего-то, Антон, — виновато признался Домбровский.