Приблизившись к свинарнику, лейтенант Матвеев спросил:
— Городецкий Антон Михайлович?
— Да, — прошептал трясущимися губами староста.
— Я лейтенант Матвеев. Со мной военнослужащие Красной Армии и Флота.
— Очень ра-ад, — выдавил совершенно потерявший голову староста Городецкий.
— Кто в доме? — быстро спросил солдат, фамилию которого Матвеев теперь не помнил.
— Моя жена.
— Гостей нет?
— Нет.
— Пошли в дом.
В комнате светила керосиновая лампа; фитиль был вывернут щедро, и лампа хорошо освещала комнату и кровать, что стояла у противоположной стены под большим ковром с восточным орнаментом. На кровати лежала женщина средних лет. Интересная. Увидев незнакомых вооруженных людей, она довольно-таки смело приоткинула одеяло и подняла голову, опираясь локтем на белую высокую подушку.
Солдат хмуро обвел взглядом комнату, задержался на керосиновой лампе. Потом поднял автомат и громко сказал:
— За измену и предательство бывшего учителя Городецкого, ныне врага…
— Послушайте! — вдруг выкрикнула женщина. Глаза ее были как два раскаленных угля. Дышала она часто. — Пощадите!
— Что?! — сурово спросил солдат, фамилию которого Матвеев теперь не помнил.
— Не надо! Не трогайте его! Он не враг! Он не враг! Он такой слабый. Он ничего не сделал. Совсем ничего. Его заставили. К нему пришли немцы и заставили… Не он, кто-то другой стал бы старостой… Он только слабый.
— А списки семей коммунистов… и командиров кто составил? — Матвеев чувствовал, что ему трудно говорить, наверное, от напряжения. Голос его звучал сухо и не очень громко.
— Они потребовали. Они грозили! — еще громче закричала женщина. Вскочила с кровати, увидев, что солдат, фамилии которого Матвеев теперь не помнил, приблизился к ее трясущемуся от страха мужу.
— На колени! На колени! — закричала она. На ней была нижняя рубашка, не ночная, а обыкновенная, короткая, малинового цвета. Бретелька сползла с гладкого белого плеча.
Кто-то из матросов не удержался, сказал беззлобно: