— В морозы не холодно?
— Нормально, товарищ полковник, — ответил Хохряков.
— Столовой довольны?
— Так точно, — это опять Хохряков.
Березкин просто кивнул.
— К окружному учению готовы?
— Готовы, — ответили взводные разом.
— Отдыхайте, — пожелал Матвеев.
И ушел.
Коробейник уже не спрашивал, куда ехать. Времени было десять часов. И ехать, конечно же, требовалось домой.
Глядя в ветровое стекло, залепленное снегом и потому непрозрачное, Матвеев решительно и тихо сказал:
— В Каретное.
У него были деньги на кино и на мороженое, он спрятал их в карман брюк. Вернее, в кармашек для часов, которых у него не было. В их городе такие кармашки ребята почему-то называли пистончиками. И он спрятал туда деньги. И бежал, не чувствуя земли, к Приморскому бульвару, потому что точно знал: она будет там сегодня. Будет.
Он не видел ее все школьные каникулы. Она уезжала к бабушке в Кисловодск. А теперь вернулась…
Конопатый Либерман схватил его за локоть и, дыхнув запахом чеснока, напомнил:
— За тобой марка Северного Борнео.
— Отстань, зануда, приходи завтра.
— Я приду в семь утра.
И он действительно пришел в семь утра, несмотря на проливной дождь. В буквальном смысле вытащил Матвеева из постели, хотя тот грозился набить ему морду и вообще искалечить.
Искалечила Либермана война. В сорок втором под Краснодаром ему выбило оба глаза. Но марки он собирать так и не бросил…