— С точки зрения юриспруденции, это не довод. Рядовой Кошкин не отрицает, что ребенок может быть его. Он просто не уверен. Он не знает, его ребенок или не его. В этом случае женщине виднее.
— Линда — лживая девушка. Она не вызывает у меня симпатии. В первом письме она говорит, что отец у нее пьяница. Кошкину сообщает, что дочь генерала, а в последнем письме жалуется, что родных у нее нет вообще…
— Так… — протяжно сказал Кутузов. — А если сделать скидку на молодость?
— Двадцать пять лет такой возраст, когда даже девушке пора отвечать за свои поступки.
— Так… — повторил Кутузов. — Вы не видите в этом материале проблемы?
— Я вижу проблему распущенности. Мне ее не поднять. Но и осиль я это, полковник Федоров все равно не согласился бы на публикацию материала.
— Это другой вопрос… И как раз в этом вы ошибаетесь… Я вот о чем хочу спросить… Не находите ли вы, что публикация материала пошла бы на пользу и Линде и Кошкину.
— В семейном плане…
— И в плане создания семьи… И в том, чтобы в дальнейшем не совершать ошибок.
— Они их не совершили. Там, в Закарпатье, они делали то, что хотели. Они проводили время. Получали удовольствия… Василий Дмитриевич, если человек взялся за электрический провод, не ведая о действии электричества, то это ошибка. Но если то же самое он сделал сознательно, какая уж тут ошибка?
— Убедительно.
— Мало того, есть еще одна проблема. Заботы, неприятности, вернее, преодоление, разрешение их, возникших в результате распущенности, переадресовываются обществу. В данном случае нашему журналу… Даже если бы мы были волшебниками и соединили их в браке, ничего хорошего это не принесло бы. Они плодили бы не только детей, но проблемы, которые мы своей волшебной силой обязаны были решать.
— Я ваш должник, — сказал Кутузов. — Пойду к главному выдавать ваши мысли за свои.
В конце Метростроевской Игорь по подземному переходу вышел к станции метро «Парк культуры». Доехал до «Киевской». Вышел к пригородным платформам. Электрички стояли заснеженные и прямые. Он доехал до Матвеевской — второй остановки от Киевского вокзала.
В почтовом ящике его ждало письмо, написанное Жанной Луниной.
В открытую дверь подполковник Хазов вошел вкрадчиво, неслышно. Матвеев кинул взгляд на пол. Случаем, не в тапочках ли командир первого батальона? Дежурный по части капитан Сосновский закрыл за Хазовым дверь.
— Разрешите, товарищ полковник?
— Садитесь, Василий Филиппович.
Хазов сел на стул. Перед ним блестел полированный узенький столик, стоявший перпендикулярно к большому письменному столу командира полка. На столике красовалась пепельница, тяжелая, из хрусталя. Хазов знал, что полковник Матвеев ездил вчера в Сезонное. И догадывался: вызов в штаб полка связан с этой поездкой.
Матвеев долго и задумчиво смотрел на пепельницу, возможно, любуясь тем, как переливается в ней падающий из окон свет. Потом сказал: