Где-то наверху, на воле, куда вела лишь узкая, но зато распахнутая настежь форточка, сквозь которую мне, как из колодца, хорошо было видно синее небо и целых шесть звезд, играла радиола. Под какой-то странный для моего слуха джаз мужчина громко, игриво и нетрезво пел:
Дверь за трубами отворилась, и по ступенькам, пригибаясь, спустилась женщина в белом халате. Когда она пригибалась, ее длинные распущенные волосы закрывали лицо. У меня даже похолодело под сердцем: до того страшной, похожей на ведьму показалась она.
Потом женщина выпрямилась, повела головой. Волосы послушно ушли за плечи. Открылось лицо. И большие глаза на нем. И припухлый рот не очень взрослого, добродушного человека.
— Дед Антон! — крикнула она и остановилась: увидела меня.
— Добрый вечер, — сказал я. Поднялся, покряхтывая: все-таки в пояснице ломило после «шабашки».
— Ты как сюда попал? — спросила она.
— Меня тоже зовут Антоном, — сказал я. — А вот это чучело — Онисим. Мы пришли сюда спать.
— Нашли местечко, — удивилась она. — Лучше не придумаешь.
— Извините, вас зовут Машей?
— Нет, Катей. А почему спрашиваешь?
— Любопытный я человек, Катя. От самого рождения.
— Не так давно оно и было, — ухмыльнулась она.
— Семнадцать годочков назад. И даже немножко больше.
— Розовое детство.
Я еще не был уверен, что вызвал у нее интерес к своей персоне, но было ясно: она уже кокетничала.
— Как считать, — ответил я. — С двенадцати лет воюю: Брянские леса, Северная Нормандия, Варшава, Вена.
— Брось трепаться, — махнула она рукой.
— Не веришь? А ведь я орденом французским награжден. — Я полез в свой вещмешок, вынул странную коробку со значком-брошью, которую выменял у пьяного в Тихорецкой. — Орден Подвязки. Мне во Франции и в Англии рыцарские звания положены. Сэр — это в Англии.
— А во Франции?
— Сир.