— Я поговорю с ней, — помолчав, предложил ксендз. — Я думаю, она ему все расскажет.
Подобное решение даму явно не устраивало, но если что-то и выдало ее недовольство, то только взгляд. Она молча поцеловала руку ксендзу и покинула костел с таким видом, будто этого разговора не было и в помине.
В арабском квартале Эми пробыла недолго. Ей даже не пришлось выходить из машины. В окне второго этажа, над кондитерской, колыхнулась занавеска, и через две минуты из дома вышел мальчишка-посыльный с тортом, перевязанным нарядной лентой. Эми опустила стекло, взяла торт, вложила в детскую ладонь толстую пачку, которая тут же исчезла в рукаве. Большего от нее не требовалось.
В пять она была в назначенном месте. Она посигналила и вышла из машины. Когда Макс подошел к окну, Эми уже стояла возле урны. Убедившись, что он все видит, она развязала ленточку, вытащила из коробки большой целлофановый пакет, надорвала и стала высыпать в урну белый порошок.
Макс скребнул стекло ногтями, как будто хотел его содрать. И вдруг отшатнулся: в лоб ему смотрело черное дуло. Он сразу узнал свой браунинг. Эми целилась, зажав пистолет для верности двумя руками. Даже когда на конце ствола с громким треском замигала красная лампочка, до Макса не сразу дошло, что это розыгрыш. Как, впрочем, и до уличных зевак, ставших невольными свидетелями странной сцены.
Эми не стала испытывать судьбу. Она швырнула в урну детский пистолет и умчалась на своем "ситроене".
Она ходила по "блошиному рынку", перебирая всякое тряпье. Видя перед собой богатого покупателя, все предлагали ей товар получше, но она молча шла мимо. Заинтересовало ее заношенное ситцевое платьице с аляповатыми узорами и криво нашитыми, какими-то сиротскими кружавчиками. Она приложила к себе платье. Женщина затаила дыхание.
— Сколько? — спросила Эми.
— Двадцать франков, — сказала торговка с такой непреклонной твердостью, словно на карту было поставлено ее доброе имя.
— А босоножки моего размера у вас найдутся? — Эми поставила ногу на прилавок.
Женщина взглянула на модный ботинок из настоящей шевровой кожи, стоивший, вероятно, целое состояние, и, порывшись в коробке с обувью, с сомнением извлекла на свет стоптанные сандалии с двойными пряжками. Эми мерить их не стала, а просто бросила в пакет вместе с платьем, положила перед торговкой пять франков и пошла к выходу.
В машине она переоделась и ярко накрасила губы. Теперь можно было ехать в Булонский лес.
Она выбрала скамейку в людном месте, закатала платье повыше и, намазав ноги кремом, начала их брить. Ее, пожалуй, можно было принять за деревенскую дурочку. Прохожие оборачивались, кто-то сочувственно покачал головой. Мужчины подолгу задерживали взгляд на голых бедрах. Один даже вернулся и, сев на противоположную скамейку, развернул газету.
Эми расставила ноги так, чтобы ему было лучше видно. Она погладила себя по бедру, томно закатив глаза. Мужчина отложил газету, подошел, сел рядом.
— Тебя как зовут? — спросил он.
Эми изобразила что-то на пальцах.
— Так ты глухонемая? — обрадовался мужчина, незаметно оглядываясь по сторонам.
Эми уже легла на спину и тихо постанывала.
— Не здесь, дурочка, не здесь.
Он рывком сдернул ее со скамейки и показал на дубовую рощицу неподалеку. Эми, согласно промычав, перекинула сумочку через плечо и танцующей походкой двинулась под сень деревьев. Она могла не проверять — мужчина шел следом.