Я все скажу

22
18
20
22
24
26
28
30

Так и случилось. Вадим Львович умер в лагере в апреле 1976 года.

Несмотря на то что в приговоре значилось «с конфискацией имущества», мебель из его квартиры вывозить не стали – и без того хватало действительно ценного добра, чтобы еще зариться на столы и табуретки.

Стол братьев Тонет благополучно простоял в полупустой квартире бывшего директора комиссионки до его кончины в местах лишения свободы.

Так как сама квартира никакой собственностью Вадима Львовича не являлась, а числилась государственной, к государству же она после его смерти и вернулась.

А оставшееся в ней барахло разрешили забрать единственной законной наследнице Вадима Львовича – его племяннице Зинаиде Петровне.

* * *

Зинаида Петровна так же, как и дядюшка, была работницей советской торговли. Однако специализировалась не в столь редкой и опасной заводи, как антиквариат, а плавала в более демократичных отсеках. Она плавно перемещалась в различных отделах большого гастронома, от бакалеи до мясного, при этом, конечно, подворовывая, как и все советские торгаши, но в умеренных дозах. Поэтому благополучно дожила до пенсии, а потом еще протянула больше тридцати лет.

К моменту, когда ей досталось в наследство немудрящее имущество Вадима Львовича, в том числе стол стиля модерн производства одной из фабрик знаменитейшей фирмы «братья Тонет», единственный сын Зинаиды Петровны уже вырос и никакой ни учебой, ни наукой заниматься не собирался. Супруг ее также был крайне далек от любых упражнений за письменным столом, да и скончался к тому времени, разбился на мотоцикле. Не собиралась использовать этот предмет обстановки по назначению и сама Зинаида Петровна.

Поэтому его, вместе с шестью венскими стульями той же фирмы, а также табуретками, старым сервантом и кухонным гарнитуром Зинаида Петровна, заказав грузовик, перевезла на собственную дачу.

Здесь она определила стол в сарай, где он стал служить местом складирования различных нужных (а чаще – ненужных) хозяйственных мелочей: моточков проволоки, коробочек из-под монпансье с гвоздиками и шурупчиками, старого топорища (без обуха), начатой банки желтой краски, стекла от фары «жигулей» и разнообразнейшей прочей ерунды.

Ясно, что в подобном хаосе пушкинский перстень, надежно спрятанный в секретном отделении, совершенно потерялся.

* * *

Наконец, в 2011 году Зинаида Петровна скончалась.

Наследником всего имущества, движимого и недвижимого, стал ее сын Иван.

Он вступил в права наследства, однако беда заключалась в том, что Иван беспробудно пил. И никакая мамина дача его не интересовала. Хотя казалось бы! Продав ее – сколько можно было купить веселящих напитков! До конца жизни ими себя обеспечить! А вот поди ж ты! Не хотел он реализацией недвижимости заниматься, да и все. Действительно, широк русский человек – можно бы сузить!

Поэтому, как нарочно – а может, и впрямь нарочно, – он все-таки выставил мамину дачку на продажу, но определил для нее совершенно несуразную цену – один миллион американских долларов!

Дача, конечно, находилась в прекрасном месте, рядом с Малаховкой, и соток насчитывала аж двадцать пять – но все равно покупатели на нее за такую сумму не зарились.

И только в 2019 году, когда сам Иван наконец тоже отошел в мир иной, дача перешла в собственность его сыну, Петру.

Тот оказался гораздо более деловитым и разумным гражданином, нежели папаша.

Всю оставшуюся от бабки рухлядь, включая домик, баньку и сарай со всем содержимым, он решил снести при помощи бульдозеров – а на том месте, ровном и от всего зачищенном, построить себе новый дом, удобный и современный.

И так бы вместе со всем старьем отправился на свалку и стол от братьев Тонет, и пушкинский перстень, заключенный в нем, когда бы однажды не заглянула на будущую стройку одна московская знакомая Петра.

Она не то чтобы была искусствовед, но острым своим взглядом углядела в сарае и стол письменный (сильно потертый, с отбитыми углами), и стулья венские, и секретер начала двадцатого века – и выпросила эти вещи себе. «Я, – сказала, – их реставрирую, да и пристрою в хорошие руки. Хобби у меня такое».