– Как кто? Вы, Лиза, и убили-с.
Сцена смешалась. Колонкова стала грозно приподниматься.
– Да что вы такое говорите?!
А девочка, услышав столь грозное обвинение, вдруг обхватила голову руками, потом закрыла ими лицо и бурно заплакала. И сквозь поток слез прокричала:
– Нет! Нет! Нет! Это не я!
– Вы сошли с ума! – проревела Елизавета Васильевна.
А поэт стал увещевать девочку:
– Я не сделаю вам зла. И никому вас не сдам. Понимаю, что у вас не было другого выхода.
Но Лизонька-младшая только мотала головой, закрыв лицо руками, и бормотала:
– Это не я, это не я.
– Перестаньте клеветать на ребенка! Что вы творите! Да я вам голову оторву, изжарю на медленном огне!
Но поэт, невзирая на вопли Колонковой, обращался только к девочке:
– Признайтесь во всем, и вам сразу станет легче. Все пройдет. И никто вас не накажет. Ни бабушка, ни кто другой.
– Я не могу больше! – выкрикнула девочка-подросток, оторвав руки от своего лица, а потом, захлебываясь в слезах, прокричала: – Да, это я, это была я!
Бабушка кинулась к ней, стала обнимать и целовать залитое слезами лицо.
– Да что ты, мое сердынько. Да не убивайся ты. Дядя просто шутит! – А между утешениями бросалась на хозяина: – Что за бред вы тут несете! Как можно пугать ребенка! Да вы просто сумасшедший. Вас надо в смирительный дом отдать!
Душераздирающая сцена продолжалось еще несколько минут.
Но девочка, сквозь слезы и всхлипывания, бормотала:
– И ничего он не сумасшедший! Это я, я во всем виновата. Я их обоих убила! Андрея, а потом маму!
Наконец истерика закончилась. Колонкова-старшая напоила девочку валерианой, а потом увела в спальню Богоявленского. Долго с ней сидела, они о чем-то шептались.