Я все скажу

22
18
20
22
24
26
28
30

– Для вас и главной роли я всегда сумею найти окошко. А про что будет кино? – обратился Грузинцев к поэту.

Держался он со всем почтением. Хорошие актеры (и актрисы) обычно снизу вверх глядят на тех, кто в кино и театре что-то из себя представляет, – режиссеров, драматургов, продюсеров. Знают: они от них зависимы. И это сейчас Богоявленскому было очень на руку.

Он практически никогда в жизни – точнее, давным-давно, лет, наверное, с десяти-двенадцати – не пытался производить впечатление на особ мужского пола. Женщин – да, сколько угодно. А мужчин Юре просто незачем было околдовывать.

С тех пор как он пытался очаровать своих новых друзей в пятом классе «А» люберецкой школы номер сорок два, никогда больше к парням и мужикам не подлащивался. Даже не знал, как это делается. Не надо ему это было – ни для карьеры, ни для жизненного успеха. Наоборот, все с ним общества искали, перед ним всегда стелились – с тех пор, как он в четырнадцатилетнем возрасте, как раз после той поездки с родителями на юг, стал настоящей звездой. Поверил в себя – после письма Вознесенскому и их первой встречи – и стал парить и царить всюду. Выступать с огромным успехом на всех школьных вечерах, потом забивать однокурсников эрудицией, стихами и тем, что у него подборки и очерки то в «Юности» выходят, то в «Знамени», а то в «Новом мире». Публикации в «Комсомолке», «Московском комсомольце» и «Студенческом меридиане» он тогда и не считал.

И вот – пришлось подлащиваться. Понимал: прежде всего ему, конечно, надо подружиться с Грузинцевым, нащупать к нему ключи – с тем, чтобы, войдя в доверие, подкараулить удобный случай и завладеть пушкинской печаткой.

Богоявленский в непосредственной близости от кольца почувствовал прилив вдохновения.

– Идея очень простая, а простота, как оказалось, весьма ценится продюсерами и каналами, – кивок в сторону Петрункевича. – Жанр – костюмная приключенческая драма, условное название проекта: «Мушкетер государя императора». Немногие знают, что в российской армии в конце восемнадцатого века создали мушкетерский полк. А у нас действие, по крайней мере первого сезона, будет происходить в Российской империи начала девятнадцатого века. История начинается с того, что молодой и красивый разгильдяй из современного мира – в его роли я вижу вас и только вас – однажды странным и удивительным образом вдруг попадает из наших дней туда, в эпоху императора Александра Первого и Наполеоновских войн.

Грузинцев слушал со всем вниманием. И Илья Ильич, молодец, подыгрывал: важно кивал, будто с сюжетом хорошо знаком и одобряет, хотя слышал историю в первый раз.

– И вот этот парень становится мушкетером Томского полка. Ему приходится претерпеть немало приключений, военных и любовных, выстроить кучу интриг, найти, потерять и снова обрести свою любовь. А во время Отечественной войны двенадцатого года он не только при Бородине будет драться, чуть не захватит в плен Буонапарта, но возьмет в полон наполеоновского маршала и прекрасную польскую графиню. Вдобавок спасет курчавого тринадцатилетнего подростка, будущего российского гения, Сашу Пушкина.

Богоявленский недаром про Пушкина пробросил: хотел посмотреть, как артист прореагирует. Знает ли он, чей перстень носит? Но, как показалось, нет. Никакой приличествующей реплики не подал: а у меня, мол, печатка на руке – пушкинская. Даже не коснулся ее, не покрутил, не поправил.

Поэт и дальше продолжал разливаться соловьем. Очаровывать мужчину оказалось в целом проще, чем даму. Все то же самое: полное внимание к объекту, обаяние включить на «очень сильно», только полностью убрать сексуальную составляющую.

Петрункевич на секунду оторвался от еды, взял телефон, набрал на нем пару слов. В кармане у Богоявленского беззвучно дернулся телефон. Поэт заглянул в него – пришло сообщение от продюсера: «Красиво излагаешь! Прям захотелось поставить».

Тайком от Грузинцева он под столом показал Петрункевичу кулак.

Пересказав, кратко, ярко и сильно, сюжет, Богоявленский стал понемногу закругляться:

– Хоть сценарий принят, работа над хорошим контентом, как известно, продолжается до тех пор, пока режиссер на последней смене не скажет: «Всем спасибо, все свободны», и не станет группу на «шапку» приглашать.

Этим поэт дал понять, что он тоже в теме, обычаи и сленг киношников ему ведомы и близки: «шапкой» называли вечеринку, на которой гуляет вся киногруппа после съемочного периода – название такое оттого, что раньше, в советские времена, шапку пускали по кругу, скидывались, а нынче за все обычно платит продюсер.

– Поэтому мне, конечно, нужно для сценария наполнение. Словечки, ухватки, ужимки, темы. Ведь главный герой – его зовут Иван Гончаров, тот самый, который в прошлое переносится, – он ведь и впрямь как вы. Тоже актер, и красавец, и косая сажень в плечах, и на лошади умеет скакать, и фехтовать, и драться. Посему я рассчитываю на вашу, уважаемый Андрей Палыч, – по киношным правилам хорошего тона он называл Грузинцева, хоть и совсем молодого, по имени-отчеству, – деятельную помощь. Позвольте мне пару-тройку дней побыть с вами, сопровождать вас, когда возможно, на съемки, на репетиции. Я, конечно, прошу прощения, что набиваюсь, но мне для пользы дела хотелось бы, хотя б на время, с вами подружиться. Да, кстати! Я скоро в моем загородном доме планирую вечеринку по случаю выхода новой книги.

Это ничего, что книжка появилась уже полгода назад – кто проверять будет!

– И я вас обоих приглашаю, – продолжал рассыпать брызги своего обаяния Богоявленский. – И тебя, дорогой Илья Ильич, и вас, Андрей Палыч. Приходите оба, с женами – у тебя-то, Ильич, сын – подросток, ему будет неинтересно, а вы, Андрей Палыч, можете и с девочками младшими приехать, и с падчерицей. Дом у меня большой, а я живу один, всем места хватит.

– Большое спасибо, – проговорил актер. Он, очевидно, впечатлился и тем вниманием, которое ему оказывал поэт, и приглашением в гости.