Я все скажу

22
18
20
22
24
26
28
30

Поэт с напряженным вниманием ждал, как все воспримут разлитый по чашкам иван-чай. Хоть он и был уверен, что никакого вкуса никто не почувствует, все равно сердце заколотилось чаще.

А тут вдруг заголосил плюгавенький Игорь Борисович. Голос у него оказался красивым, бархатистым: глубокий баритон, чуть ли не бас. «Многая лета, многа-я лета, многая лееета!» – адресовался он к имениннику. Тот встал, поклонился певшему, потом всем гостям, отсалютовал им чаем. Сделал из чашки глоток, другой, третий…

И вдруг… Лицо Грузинцева исказилось. Глаза вылезли из орбит. На губах показалась пена. Он стал заваливаться – набок и вперед, на стол.

И в этот миг погас свет.

Кто-то из женщин завизжал. Кристинка схватила Богоявленского за руку. «Что происходит?» – раздался в темноте властный женский голос – кажется, Колонковой-старшей.

– Андрюша, Андрюшенька! – закричала в темноте супруга артиста. Видимо, она бросилась к нему вокруг стола. Загремел падающий стул, затем раздался мягкий шум упавшего тела.

Свет вдруг зажегся.

Происходящее являло собой сцену из «Ревизора», с самыми разными градациями удивления и ошеломления на лицах, – от дико выпученных глаз и раскрытого рта Нади, жены продюсера, до почти полного спокойствия Елизаветы Васильевны Колонковой. В ужасе замерла, схватившись обеими руками за рот, юная Лизочка. Маленький продюсер и плюгавый Игорь Борисович, как люди действия, вскочили и кинулись к упавшему.

И только артистки Ольги Красной за столом не оказалось. Куда делась она в столь пиковый момент? Куда и почему вдруг сбежала?

В ужасе вцепившаяся в Богоявленского Кристина начала плакать. Игорь Борисович, властно отодвинув от тела жену актера, пощупал пульс на его шее и стал делать потерпевшему непрямой массаж сердца.

Богоявленский пребывал в состоянии шока, в настоящем ужасе: неужели его легкое снотворное, да в микродозе, оказало такое воздействие? Но почему только лишь на актера? Неужто больше никто не пил этот иван-чай из заварного чайника? И еще он заметил вот что – самое важное!

Пушкинского перстня на указательном пальце актера, который горел там весь сегодняшний вечер, больше не было.

Это выглядело так, будто кто-то другой исполнил самое страшное и сокровенное желание поэта: отравить артиста и похитить кольцо. Или он сам, забывшись во сне или потеряв контроль над собой, сделал это. Богоявленский инстинктивно ощупал свои карманы: ложный перстень оставался там. И пустая склянка из-под снотворного – тоже.

Елизавета Васильевна подошла к внучке: «Пойдем, Лизочка, отсюда. Не надо тебе смотреть». Приобняла ее и повлекла к выходу из гостиной. Пытаясь раз за разом запустить сердце актера, Игорь Борисович наконец снова пощупал ему пульс на омертвелой шее, а затем еле заметно покачал головой. Влада, рыдавшая рядом, расплакалась еще сильнее.

– Надо вызвать «Скорую», – ни к кому не обращаясь, заявил «поклонник» Колонковой, – и полицию.

Богоявленский пришел в ужас. «Если в дело вмешается полиция, они обязательно проведут экспертизу того чая, найдут в нем мой ленозепам. И еще ведь последует обыск? Конечно, они должны провести досмотр. Обшарят всех. И вот – у меня в кармане перстень, точь-в-точь такой, как у покойного. А в другом кармане – пробирка со следами снотворного. Очень, очень подозрительно. Что же мне делать?»

Мысли его летели скачками. «Поддельную печатку, конечно, очень жалко, выбрасывать ее нельзя. А вот от склянки надо избавиться. Но как? Мы ведь тут на виду, как голенькие. И все теперь волей-неволей будут следить друг за дружкой».

– Я пойду в свою комнату, – хрипло сказал поэт. – Мне надо прилечь. Может, от давления чего-нибудь выпить.

– Я с тобой! – истерически выкрикнула Кристина и вцепилась ему в рукав. А потом шепнула: – Не оставляй меня здесь одну.

И хоть ее общество сейчас было для него совершенно ни к чему, Богоявленский натянуто улыбнулся: «Что ж, идем».