Он свернул «Телеграм». И тут его внимание привлекла иконка. Директория называлась: «Подвиги Андрея». Он открыл ее. Там имелось пять файлов. Все с расширением, указывающим, что это – видео.
«Подвиги? Во множественном числе?»
Он открыл первый файл. Там оказалось то самое видео Грузинцева и Кристи, уже навязшее в зубах. Значит, и остальные о том же, раз «подвиги»? Богоявленский открыл второй. В кадре появились спина и обнаженные ягодицы Грузинцева – они намозолили ему глаза по приключениям с Красавиной, поэтому сразу узнал.
Сирена запела уже во дворе, приближаясь с каждым мгновением к крыльцу.
На видео нагой артист смотрел, как раздевается некая девушка – лица ее было не разглядеть, но если судить по фигуре, совсем молоденькая, лет не больше двадцати: крохотные груди, длинные угловатые ноги и руки.
Внизу хлопнула дверь, и зычный голос крикнул:
– Полиция! Выходите! Медленно, с поднятыми руками!
С вооруженными полисменами шутки плохи. Богоявленский остановил видео и быстро свернул файл.
Он оставил ноутбук, как и был, с открытой крышкой, и пошел к выходу из комнаты.
Когда он уже отворял дверь в коридор, вдруг обратил внимание: на книжной полочке валяется небрежно брошенный, хорошо знакомый ему журнал – он узнал по обложке. Это был номер «Аристократа» за две тысячи седьмой (кажется) год. В нем вышел большой иллюстрированный рассказ Богоявленского, в котором он живописал историю пушкинского перстня: все, что ему удалось к тому времени раскопать, начиная от «солнца русской поэзии» и кончая Тургеневым, Толстым и Виардо.
Больше того: ежемесячник оказался заложен желтой клейкой бумажкой, и поэт готов был поклясться, что как раз на его статье.
Дальше все пошло настолько похоже, что Богоявленский мог предсказать каждое последующее действие, и оттого было совсем не страшно. Правда, подозреваемым в этом случае оказался он один.
Эксперты-криминалисты стали возиться вокруг трупа Влады. Заполыхали фотографические вспышки. Впрочем, мент-сержант, пахнущий гуталином, потом и чесноком – совсем другой, не тот, мама которого любила поэзию, – вскоре отвел поэта вниз, в гостиную.
Минут через сорок прискакал тот самый следак, что допрашивал Богоявленского после первого убийства. Вяло сказал: «Опять вы…»
– Дайте мне позвонить моему адвокату.
– Думаете, поможет? Возьмите телефон. Для вас, как для уважаемого человека, – один звонок.
Богоявленский набрал Артема. Кратко рассказал о случившемся.
– Сейчас я на слушаниях, подъехать не могу. Позже. Ничего не подписывайте.
Майор юстиции Поджаров распорядился опять сделать поэту смывы с рук; один из экспертов принес ватные тампоны, растворитель. Тампонами, смоченными в жидкости, ему омыли кисти, спрятали в непроницаемые пакетики и даже отщипнули с каждой руки по кусочку ногтя. «Что, опять найдем следы ленозепама?» – весело и фамильярно воскликнул Поджаров.
Богоявленский понял, что он, совершенно объективно, под большим подозрением, и вряд ли ему в этот раз удастся столь легко отделаться – всего лишь подпиской о невыезде.