Фрейд и психоанализ

[723] Судя по всему, отец, мелкий крестьянин, нанял работника как раз в то время, когда родилась его младшая дочь. Это был несчастный маленький мальчик, подкидыш, который развивался самым неприятным образом: он был так глуп, что не мог научиться ни читать, ни писать, ни даже правильно говорить. В юности у него на шее образовался ряд язв, некоторые из которых открылись и постоянно выделяли гной, придавая этому грязному, уродливому существу поистине ужасный вид. Поскольку с годами его умственные способности так и не улучшились, он остался в качестве фермерского рабочего без какой-либо определенной заработной платы.

[724] На этом идиоте отец и хотел женить свою любимую дочь.

[725] К счастью, девушка не была расположена сдаваться, хотя теперь горько сожалела об этом, ибо этот идиот, несомненно, был бы более послушен отцу, чем ее муж.

[726] Здесь, как и в предыдущем случае, необходимо четко понимать, что больная вовсе не была слабоумной. И отец, и дочь обладали нормальным интеллектом, хотя шоры инфантильной констелляции не позволяли им использовать его надлежащим образом. Это с поразительной ясностью проявляется в жизненной истории пациентки. Авторитет отца никогда даже не ставится под сомнение. Для нее не имеет ни малейшего значения, что он был сварливым старым пьяницей, очевидной причиной всех ссор и разногласий; напротив, ее муж должен склониться перед этим пугалом. В конце концов, наша пациентка даже начинает сожалеть, что ее отцу не удалось полностью разрушить счастье ее жизни. Теперь она сама начинает разрушать его своим неврозом, который навязывает ей желание умереть, чтобы попасть в ад, куда, несомненно, уже отправился ее отец.

[727] Если мы склонны видеть некую демоническую силу, управляющую судьбой смертных, то, безусловно, можем усмотреть ее здесь, в этих печальных, безмолвных трагедиях, медленно и мучительно разыгрывающихся в больных душах невротиков. Некоторые, шаг за шагом, пребывая в постоянной борьбе с невидимыми силами, освобождаются из когтей демона, который гонит своих ничего не подозревающих жертв от одной жестокой катастрофы к другой; другие восстают и отвоевывают свободу с тем, чтобы позже вернуться на старый путь, попав в силки невроза. Мы даже не можем утверждать, что эти несчастные люди – обязательно невротики или «дегенераты». Если мы, нормальные люди, внимательно вглядимся в свою жизнь с психаналитической точки зрения, то увидим, что и нашей судьбой управляет могущественная рука, причем не всегда милостивая[174]. Часто мы называем ее рукой бога или дьявола, тем самым бессознательно выражая чрезвычайно важный психологический факт: сила, формирующая жизнь психики, имеет характер автономной личности. Во всяком случае, она ощущается как таковая, так что сегодня в просторечии, как и в древности, источник любой такой судьбы предстает как Гений, добрый или злой дух.

[728] Персонификация этого источника восходит в первую очередь к отцу, и по этой причине Фрейд придерживался мнения, что все «божественные» фигуры уходят своими корнями в имаго отца. Едва ли можно отрицать, что они действительно происходят от этого имаго, но что мы можем сказать о самом имаго отца – это другой вопрос. Родительский имаго обладает совершенно необычайной силой; он так сильно влияет на психическую жизнь ребенка, что мы должны спросить себя, вправе ли мы вообще приписывать такую магическую силу обычному человеку. Очевидно, он обладает ей, но действительно ли она ему принадлежит? Человек «обладает» многими вещами, которые он никогда не приобретал, но унаследовал от своих предков. Он не рождается tabula rasa[175], он просто рождается бессознательным. Вместе с тем он несет в себе системы, уже организованные и готовые функционировать присущим человеку образом. Этим он обязан миллионам лет человеческой эволюции. Как перелетные и гнездовые инстинкты птиц не приобретаются индивидуально, так и новорожденный уже несет в себе основной план своей природы – природы не только индивидуальной, но коллективной. Эти унаследованные системы соответствуют человеческим ситуациям, существовавшим с незапамятных времен: молодость и старость, рождение и смерть, сыновья и дочери, отцы и матери, брак и так далее. Только индивидуальное сознание переживает эти вещи впервые, но не телесная система и бессознательное. Для них все это лишь привычное функционирование инстинктов, сформировавшихся давным-давно. «Ах, когда-то ты сестрой была мне иль женой», – говорит Гете, облекая в слова смутные чувства многих.

[729] Я назвал эту врожденную и предсуществующую инстинктивную модель, или паттерн поведения, архетипом. Это имаго, заряженное динамизмом, который нельзя приписать отдельному человеку. Если бы эта сила действительно была в наших руках и подчинялась нашей воле, мы были бы так подавлены ответственностью, что никто в здравом уме не осмелился бы иметь детей. Но сила архетипа не контролируется нами; мы сами находимся в его власти в неограниченной степени. Многие сопротивляются его влиянию и принуждению, но столь же многие отождествляют себя с ним, например с patris potestas[176] или с муравьиной маткой. Поскольку каждый человек в той или иной степени «одержим» своей специфически человеческой преформацией, он крепко держится за нее; он очарован ею и оказывает такое же влияние на других, не осознавая того, что делает. Опасность заключается именно в этом бессознательном отождествлении с архетипом: он не только оказывает доминирующее влияние на ребенка посредством внушения, но и вызывает у него такую же бессознательность, в результате чего ребенок легко поддается влиянию извне и в то же время не может противостоять ему изнутри. Чем больше отец отождествляет себя с архетипом, тем более бессознательными и безответственными, даже психотическими будут и он, и его дети. В случае, который мы обсуждали выше, это почти «folie à deux»[177], ибо на протяжении тысячелетий сила инфантильной констелляции давала весьма убедительный материал для религий. Все это не означает, что мы должны возлагать вину за первородный грех на наших родителей. Чувствительный ребенок, чьи симпатии легко запечатлевают в его психике излишества родителей, несет ответственность за свою судьбу в своем собственном характере. Но, как показывает наш последний случай, это не всегда так, ибо родители могут вселить (и, к сожалению, слишком часто действительно вселяют) зло в душу ребенка, пользуясь его невежеством, дабы сделать его рабом собственных комплексов.

[730] В нашем случае совершенно очевидно, что делал отец и почему он хотел выдать дочь замуж за идиота: он хотел удержать ее при себе и сделать своей рабыней навсегда. Его поведение есть не что иное, как грубое преувеличение того, что делают тысячи так называемых респектабельных образованных родителей, которые гордятся своими прогрессивными взглядами. Отцы, критикующие в своих детях всякие признаки эмоциональной независимости, ласкающие своих дочерей с плохо скрываемым эротизмом и тиранящие их чувства, держащие сыновей на привязи, принуждающие их к определенной профессии и, наконец, к «подходящему» браку; матери, которые даже в колыбели возбуждают своих детей нездоровой нежностью, превращают их в марионеток и, наконец, разрушают их любовную жизнь из ревности, – все они в принципе ничем не отличаются от этого глупого, грубого мужика. Они не осознают, что делают, и не знают, что, поддавшись компульсии, передают ее детям, которые становятся рабами своих родителей и бессознательного. Такие дети еще долго будут изживать наложенное на них родительское проклятие, даже если сами родители давно умерли. «Они не ведают, что творят». Бессознательность есть первородный грех. Возникает вопрос: в чем же заключается волшебная сила родителей, приковывающая к ним детей, часто на всю жизнь? Психоаналитик знает, что это не что иное, как сексуальность с обеих сторон. Мы до сих пор не желаем признавать сексуальность ребенка. Но это происходит исключительно вследствие умышленного неведения, которое очень распространено в последнее время[178].

Случай четвертый

[731] Пациент – восьмилетний мальчик, умный, довольно хрупкий на вид; страдает энурезом. Во время консультации ребенок все время прижимался к матери, хорошенькой молодой женщине. Брак был счастливым, но отец был строг, и мальчик (старший ребенок в семье) немного его побаивался. Мать компенсировала строгость отца соответствующей нежностью, на которую мальчик отвечал тем, что ни на секунду не отходил от материнской юбки. Он никогда не играл со своими школьными товарищами и никогда не выходил на улицу один, если только ему не нужно было идти в школу. Боясь грубости и насилия со стороны других мальчиков, он предпочитал играть дома в умные игры или помогать матери по хозяйству. К отцу он относился очень ревниво и не выносил, когда тот проявлял нежность к матери.

[732] Я отвел мальчика в сторону и спросил о его снах. Очень часто ему снилась черная змея, которая хотела укусить его в лицо. Тогда он начинал кричать; мать приходила к нему из соседней комнаты и подолгу сидела у его постели.

[733] По вечерам он ложился спать совершенно спокойно. Но когда он засыпал, ему казалось, что на его кровати лежит злой черный человек с мечом или ружьем – высокий худой мужчина, который хочет его убить. Родители спали в соседней комнате. Мальчику часто снилось, что там творится что-то ужасное, как будто там были большие черные змеи или злые люди, которые хотели убить маму. Тогда он начинал плакать, и мама прибегала его утешать. Каждый раз, когда он мочился в постель, он звал маму, которая приходила и меняла постельное белье.

[734] Отец был высоким худощавым мужчиной. Каждое утро он стоял голый у умывальника и на глазах у мальчика тщательно мылся. Кроме того, мальчик рассказал мне, что по ночам часто просыпается от странных звуков в соседней комнате; он боялся, что там происходит что-то страшное, какая-то борьба, но мама всегда успокаивала его и говорила, что все хорошо.

[735] Нетрудно представить, что происходило в соседней комнате. Так же легко понять цель мальчика, когда он звал свою мать: он ревновал и тем самым пытался разлучить ее с отцом. Он делал это и днем, когда видел, как отец ее обнимает и целует. До сих пор мальчик просто соперничал с отцом за любовь матери.

[736] Но змея и злой человек угрожают и самому мальчику: с ним происходит то же самое, что происходит с его матерью в соседней комнате. В этой степени он отождествляет себя с ней и таким образом ставит себя в сходные отношения с отцом. Это вызвано гомосексуальной составляющей, которая чувствует себя женственной по отношению к отцу. (Ночное недержание мочи в этом случае заменяет сексуальность. Давление мочи в сновидениях, а также в бодрствующем состоянии часто является выражением какого-то другого давления, например: страха, ожидания, подавленного возбуждения, неспособности говорить, потребности выразить бессознательное содержание и т. д. В нашем случае суррогат сексуальности имеет значение преждевременной маскулинности, которая призвана компенсировать неполноценность ребенка.

[737] Хотя я не намерен углубляться в психологию сновидений в этой связи, мотив черной змеи и черного человека не должен остаться незамеченным. Оба этих ужасных призрака угрожают сновидцу так же, как и его матери. «Черный» означает нечто темное, бессознательное. Сновидение показывает, что отношениям матери и ребенка угрожает бессознательность. Угрожающая сила представлена мифологическим мотивом «отца-животного»; другими словами, отец предстает как угрожающий. Это согласуется с тенденцией ребенка оставаться бессознательным и инфантильным, что, безусловно, опасно. Для мальчика отец – это антиципация собственной мужественности, конфликтующей с желанием оставаться инфантильным. Попытки змеи укусить мальчика в лицо – ту часть, которая «видит», – репрезентируют опасность для сознания (ослепление). С фрейдистской точки зрения нетрудно понять, что означает в данном случае ночное недержание мочи. Сны о мочеиспускании дают нам ключ к разгадке. Здесь я отсылаю читателя к анализу, опубликованному в моей работе «Анализ сновидений» (см. выше, пар. 82). Ночное недержание мочи следует рассматривать как инфантильный сексуальный суррогат. Даже в сновидческой жизни взрослых оно легко используется в качестве маскировки для давления сексуального желания.

[738] Данный пример показывает нам, что происходит в психике восьмилетнего ребенка, который чрезмерно зависит от своих родителей. Вина за это частично лежит на слишком строгом отце и слишком нежной матери. (Отождествление мальчика с матерью и страх перед отцом в данном случае представляют собой инфантильный невроз, но в то же время репрезентируют изначальную человеческую ситуацию, привязанность примитивного сознания к бессознательному и компенсирующий импульс, стремящийся вырвать сознание из объятий тьмы. Поскольку человек смутно предчувствует эту первоначальную ситуацию, стоящую за индивидуальным опытом, он всегда старался придать ей общезначимое выражение через универсальный мотив борьбы божественного героя с матерью-драконом, целью которой является освобождение от власти тьмы. Этот миф имеет «спасительное», то есть терапевтическое значение, поскольку дает адекватное выражение динамизму, лежащему в основе индивидуальных затруднений. Миф нельзя причинно объяснить как следствие личного отцовского комплекса; его необходимо понимать телеологически, как попытку бессознательного спасти сознание от опасности регрессии. Идеи «спасения» не являются последующими рационализациями отцовского комплекса; скорее, это архетипически преформированные механизмы развития сознания[179].)

[739] То, что мы видим разыгрывающимся на арене мировой истории, происходит и в человеке. Ребенка направляет власть родителей, как высший рок. Однако по мере того, как он растет, начинается борьба между его инфантильной установкой и растущим сознанием. Родительское влияние, начиная с раннего инфантильного периода, вытесняется и погружается в бессознательное, но не исчезает вовсе; невидимыми нитями оно направляет внешне индивидуальную работу созревающего ума. Как и все, что попадает в бессознательное, инфантильная ситуация продолжает посылать смутные, предостерегающие чувства, чувства тайного руководства потусторонними влияниями. (Обычно эти чувства относятся не к отцу, а к положительному или отрицательному божеству. Подобное изменение совершается отчасти под влиянием образования, отчасти спонтанно. Оно универсально. Кроме того, оно сопротивляется сознательной критике с силой инстинкта; по этой причине душа (анима) может быть описана как naturaliter religiosa[180]. Причина такого развития, даже сама его возможность, заключается в том, что ребенок обладает унаследованной системой, которая предвосхищает существование родителей и их влияние на него. Другими словами, за отцом стоит архетип отца, и в этом предсуществующем архетипе кроется тайна его власти; точно так же сила, которая заставляет птицу мигрировать, принадлежит не самой птице, но проистекает от ее предков.

[740] От читателя не ускользнет, что роль имаго отца в нашем случае неоднозначна. Угроза, которую он представляет, имеет двойственный аспект: страх перед отцом может либо вывести мальчика из отождествления с матерью, либо заставить его сблизиться с ней еще больше. Тогда возникает типично невротическая ситуация: он хочет и в то же время не хочет, говоря «да» и «нет» одновременно.

[741] Этот двойственный аспект имаго отца характерен для архетипа вообще: он способен к диаметрально противоположным эффектам и действует на сознание скорее так, как Яхве действовал по отношению к Иову – амбивалентно. Как и в Книге Иова, отвечать за последствия приходится человеку. Мы не можем с уверенностью сказать, что архетип всегда действует таким образом, поскольку известны случаи, доказывающие обратное. Впрочем, последние, по всей видимости, являются скорее исключением, нежели правилом[181].)

[742] Поучительным и хорошо известным примером амбивалентного поведения имаго отца является любовный эпизод в книге Товита[182]. Сара, дочь Рагуила из Экбатаны, желает выйти замуж. Но злой судьбе угодно, чтобы семь раз, один за другим, она выбирала себе мужа, который умирал в первую брачную ночь. Их убивает преследующий ее злой дух Асмодей. Сара молит Яхве, чтобы он лучше послал ей смерть, нежели заставил пережить этот позор снова, ибо даже служанки смотрят на нее с презрением. Восьмой жених, ее двоюродный брат Товия, сын Товита, послан Богом. Его ведут в брачный покой. Старый Рагуил тайком пробирается во двор и копает могилу своему зятю, а утром посылает к новобрачным служанку, чтобы убедиться в его смерти. Но на этот раз Асмодей не сыграл свою роль – Товия жив.