Идея насчет нового материала оказалась как нельзя кстати и на работе. Вовремя ты ее, Тёма, подкинул начальству: начальство опять долго чесало затылок, глядя на тебя, и даже покачивало головой — задумчиво-положительно покачивало…
раскатилось над столиками.
Ну, видимо, дела у дяди идут хорошо… А ведь и верно — неплохо идут.
Прибауточник отодвинулся вместе со стулом от шахматной доски и, издали обозревая поле боя, раскрыл баул. Достав румяное, как его щеки, яблоко, потер его о рукав и смачно надкусил. Удовлетворенно кивнув, — вкусно, мол, — снова пошарил в бауле и протянул такое же яблоко партнеру:
— Угощайся, друг! Из собственного сада!
Партнер буркнул «благодарю» и, не взяв яблоко, глубоко погрузил подбородок в сомкнутые ладони, нахмурил бледное чело. Веки у него подрагивали.
Дядя аккуратно положил яблоко на край столика…
А у соседей слева позиция окончательно запуталась. Тимофей едва начал разбираться, что к чему, как снова раздалось:
Вытащив из баула початую бутылку, дядя выдернул пробку, запрокинул голову и сделал несколько больших глотков. Боржоми в бутылке кипел пузырьками газа.
— А тебе, друг, не предлагаю. Стаканчик захватить с собой я не догадался, а так, из горла́, — негигиенично!
Да, дядька был что надо! Фигура… Прямо Остап Бендер. Хотя нет, скорее — Ноздрев! Он самый — Ноздрев! А соперник его на Чичикова не похож… Помни, Тёма, вспоминай классиков древних: третий век идет — не было никого лучше и на горизонте не видать…
Уничтоженный дядькин соперник, не глядя по сторонам, освобождал место за столиком. Увлажненные линзы его уныло плавали по яблокам глаз.
— Ты что, расстроился никак? Зря, брат! Не печалься, дорогой, не куксись — мне все проигрывают! Приходи завтра — еще разок проиграешь! И послезавтра приходи: я в отпуск к сыну приехал, два месяца тут у вас буду — наиграемся! Возьми яблочко-то…
О партии за столиком слева Тимофей думать уже не мог, на сегодня ему хватало и дядьки.
Утренней гимнастикой Тимофей занимался с детства, и не было дня, когда бы он не проделал разученный четверть века назад комплекс упражнений; движения давно стали автоматическими, привычными — как побриться и помыться. Посадив на скулу Мышку, он делал «руки вперед — руки в стороны» и размеренно, глубоко дышал у открытого окна. Когда Мышка, медленно переползая с одной щеки на другую, сорвалась задними присосками и беспомощно повисла на подбородке, Тимофей недовольно прервал свои упражнения и помог ей.
— Не мышка ты, а самая захудалая черепаха! Вот смастерю тебе панцирь — будешь ты и впрямь никакая не мышка. Не будет Мышки — Черепаха будет!
Все же к окончанию упражнений хозяина Мышка, как обычно, успела управиться с его щетиной и, осторожно обогнув крупную коричневую бородавку, притихла возле левого уха — у границы рыжих волос («прямой височек»).
Он пересадил труженицу на столик под зеркалом, мельком глянул на свое отражение, прошел на кухню и взял только что наполненную чашечку с подноса Гарсона. Кофе он пил стоя. Выпив, довольно хмыкнул, поставил чашечку на прежнее место и, нажав клавишу «повтор», пошел одеваться. Гарсон что-то негромко проворчал вслед, как, впрочем, и полагалось испокон веков старому заслуженному слуге.
«Задремала королева, а король пошел…» — напевал Тимофей, прыгая на одной ноге и стараясь другою попасть в штанину брюк. Вот привязалось!.. А дядька хорош! Есть еще у шахматистов порох в пороховницах, есть!
Покончив с одеванием, он вернулся на кухню, залпом опустошил вторую чашечку, задвинул ее в посудомойку и, уже выходя, похлопал Гарсона по теплому боку: