Он толкнул ее в спину, и шлюха, нетвердо стоявшая на ногах, с каким-то гортанным вскриком, упала на четвереньки. Засаленная юбка ее задралась…
Латышев
… – Здесь Князев выскочил, – сказал Болдин, снимая энцефаллор, – он пробыл на уровне около полутора минут.
– Не мало? – Латышев освободил голову от зажимов и тряхнул ею, сбрасывая ощущение скованности.
– Нет. Снимок получился достаточно насыщенным… Само видение странновато. Этот самый ефрейтор.
– А что такое?
– У него заторможены все высокие уровни. Буквально на грани патологии.
– Вот как? – встревожился Латышев. – Что-нибудь не в порядке с Князевым?
– Кто его знает? – Болдин пожал плечами. – Объективно – все нормально, я протестировал его мозг во время считывания снимка. Напрямую-то сравнить не с кем… А с другой стороны, почему бы такому ефрейтору и не иметь заторможенных верхних уровней? Не мыслитель же он, в конце концов, и не художник, нижними как-то обходится…
– Не мыслитель, это точно…
В дверь просунулась голова Князева.
– Разрешите, Николай Алексеевич?
– Да, да, входите, Андрей… – Латышев подождал, пока Князев устроиться в кресле, потом спросил: – Как вы себя чувствуете?
– Нормально. А что?
– Ничего, хорошо. Начало удачное… Теперь вот что. Я должен вам напомнить, что за вами остается право в любой момент отказаться от дальнейших выходов на уровень.
– Что-то не так, Николай Алексеевич? – встревожился Князев.
– Да нет, Андрей, все так. Просто я обязан напомнить вам об этом… Если у вас нет ко мне вопросов, вы можете приступать.
Князев поднялся, подошел к стенду и лег в кресло. Некоторое время он двигался, выбирая удобное положение, потом затих, и еще через минуту тело его оцепенело в "позе внимания".
Латышев машинально засек время и повернулся к Болдину.
– Что с расчетом по гашению пульсаций, Глеб? Закончили?