"Как невероятно везет…" – вскользь подумал Игорь, перебираясь в шлюз, пока автоматика намертво прижимала капсулу к "голландцу"…
…Божичко не заметил появившегося в кабине Игоря. Он сидел в кресле пилота, единственном, что сохранилось в деформированном, словно растекающемся окружении, и чуть раскачивался взад и вперед, положив руки на колени и глядя прямо перед собой. Стенки кабины раздвинулись и стали вогнутыми, на них кое-где виднелись неровности от исчезающего – словно тонущего в них – содержимого капсулы.
Игорь на секунду забыл о Божичко. Он смотрел вокруг, не в силах оторваться. Никому еще, ни ему, ни наблюдателям, которые были до него, не приходилось видеть формирующегося "голландца". Потом здесь, в капсуле, появиться что-то, какой-то мир, куцый или безбрежный, предугадать который никто не мог и который, как думали многие "голландцы", был отражением их внутреннего мира. Но они почти ничего не помнили о том, как это происходило. Или не хотели говорить.
На стене напротив Божичко дрожало расплывчатое пятно света с ярким пляшущим червячком посредине, точно сквозь матовое стекло смотрелось пламя свечи. Божичко не отрываясь следил за ним, по-прежнему мерно раскачиваясь взад и вперед.
Игорь осторожно подошел к нему и окликнул. Лицо пилота медленно повернулось к нему, а глаза, еще секунду зачарованно следившие за игрой пламени, задержались и лишь потом, вдогонку за лицом, повернулись к Игорю. Божичко некоторое время смотрел на него, словно силясь вспомнить, потом узнал.
– Игорь Васильевич! – он вскочил из кресла навстречу Игорю. – Господи! Тут такое, вы не представляете, – заговорил он торопливо. – Пульта нет, ничего нет, как управлять капсулой – неизвестно. И эта чертовщина кругом… – он указал рукой на пламя на стене, которое вдруг померкло и пропало. – Голоса какие-то за стеной… Мама, вроде бы…
– Хорошо, что я встретил тебя, Сережа, – сказал Игорь. – Ты сядь… – он взял Божичко за плечи и мягко усадил его обратно в кресло. – Сядь…
– Да чего же сидеть, Игорь Васильевич? – Божичко вновь попытался подняться. – Надо возвращаться, да и всё тут, дома разберемся, что с капсулой. Я и так тут почти сутки торчу. Вы не представляете, Игорь Васильевич, пульт словно потек, очень так вязко стал расплываться по стене и полу. Да вот он, – Божичко указал на угловатый бугор слева от себя. – Все еще ползет. Нечто невероятное, честное слово…
Божичко еще что-то говорил, но Игорь уже перестал его слышать. Божичко не мог знать, что с ним происходит; он не мог знать, что почти месяц назад, когда он, вчерашний выпускник школы пилотов, вылетел в свой по существу первый в жизни самостоятельный полет, его накрыло тромбом; он не мог знать, как поднимали одну за другой с Земли капсулы и как они бились о тромб, пытаясь его прошибить, и как это, как и почти всегда, не удалось. Он не знал, что с ним происходит, никто не знал, как становятся "голландцами"…
Игорь неожиданно для самого себя провел ладонью по волосам все еще что-то говорившего Божичко, и тот осекся.
– Вы чего, Игорь Васильевич?..
Он поднял на Игоря глаза, смотрел некоторое время, а потом детское его лицо вдруг застыло и побелело, точно загипсовавшись.
– Тромб… да?.. Игорь Васильевич?.. – спросил он, тягуче сглотнув. – Да?..
– Да, Сережа. Уже почти месяц…
Божичко закрыл лицо ладонями и замер.
– Но я ведь здоров, Игорь Васильевич, – через минуту заговорил он, неуверенно, тревожно, полуутверждая-полуспрашивая и словно бы внушая самому себе. – Я ведь совершенно такой же, вы же видите. Если бы был пульт, я бы сам вышел и всё тут. Просто что-то случилось с капсулой, ведь бывают аварии, сколько угодно, ведь так? Я-то такой же. Необязательно же, чтобы я стал "голландцем", так ведь, да? – он поднял голову и посмотрел на Игоря сухими глазами. – Вы выведите меня, Игорь Васильевич, ведь так?.. Так ведь?..
– Сережа… – слова застревали, словно стали вдруг сухими и шершавыми. – Этого нельзя, Сережа… Ты знаешь, почему…
Божичко еще несколько секунд с напряженным вниманием, почти заискивающе, смотрел на Игоря, как будто не слышал его слов, потом лицо его сделалось сначала совсем по-детски обиженным, а затем – вдруг, обвалом – неожиданно, противоестественно спокойным. На стене кабины вновь заметался язычок пламени.
– Мне нельзя… – ровным голосом сказал Божичко. – А тот – мой – тромб, он после кого-то?.. Но мне нельзя… Здесь такая чертовня, Игорь Васильевич, – говорил он так, будто продолжал не тот разговор, который был между ними, а другой, о другом. – Это ведь я вас бил… – он указал рукой на лицо Баркова.
Игорь опешил.
ebooksa