Ошеломлённый, видимо, нападением Левков не сопротивлялся. Рощин не мог видеть его глаза, но очень хорошо представлял их себе, широко раскрытые, с недоумением глядящие на копошащегося в его ногах Брэвера. Было гнусно, но, впрочем, терпимо…
– Переворачивай его!..
Брэвер закончил с ногами и, обхватив Левкова поперёк туловища, перевернул его на живот. Затем завёл его руки за спину и принялся их связывать.
Рощин не сразу осознал, что сидит на песке, ничего не делая, а осознав, засуетился, стараясь помочь Брэверу, и больше, наверно, мешая…
И тут Левков взвыл. Если бы не туша Брэвера, прижавшего его плечи к земле, экспедитор наверняка вырвался бы. Рощин лёг на его ноги. Он лежал, не пытаясь что-нибудь предпринять, он просто не знал, что надлежит делать…
Левков, уже связанный, ещё некоторое время извивался, потом, выдохшись, затих…
Они полежали ещё с полминуты, все трое, переводя дыхание, затем Рощин поднялся.
– Пошли…
Они подняли тело Левкова – Брэвер под мышки, Рощин за ноги – и понесли через дюны к капсулам.
Всё время до площадки Левков молчал. Лишь раз, словно очнувшись, спросил:
– Вы что, Влад?.. Брэвер?.. – и вновь замолчал. И лишь когда его стали заталкивать в капсулу, он забился, крича:
– Нельзя, Влад!.. Скотина!.. Нельзя! Гавкнется всё!..
Они с трудом запихнули его в люк, вслед за ним в капсулу забрался Брэвер. Вдвоём они возились там некоторое время… Последним, что слышал Рощин, был голос Брэвера:
– Ну, всё, Паша!.. Всё!..
Левкова:
– Влад!.. Погоди, Влад!.. Влад!..
И снова Брэвера:
– Всё, Паша!.. Всё!..
Потом люк захлопнулся. Скорее машинально, чем сознательно, Рощин отбежал к краю площадки и там остановился, глядя, как капсула, разметав песок, взмыла вверх, метров на тридцать от земли, и там, замерев на секунду, расплылась по голубизне неба…
Должно быть, минуту или две Рощин простоял в состоянии полнейшей опустошённости. От чувства ли облегчения, которое должно было охватить его, от ощущения ли чего-то непоправимого – пожалуй, менее, чем кто-либо, он был способен ответить на этот вопрос. Он просто стоял под лучами Щербатой и бессмысленно таращился в то место, где только что была капсула Брэвера.