История сионизма

Во время встреч с Бальфуром и Ллойд Джорджем в марте и апреле 1917 года подтвердилось прежнее впечатление Вейцмана, что премьер-министр и его секретарь по международным делам привержены идее еврейской Палестины под протекторатом Англии. Но исход дела зависел от того, как направить эти благие нмерения в сферу практической политики. В июне и июле, когда Вейцман находился на Гибралтаре, другие сионистские лидеры в Лондоне составили текст письма, которое нужно было обнародовать от имени британского правительства. Согласно проекту, подготовленному Захером, Англия должна была заявить, что признание Палестины еврейским государством было одной из ее главных военных целей. Соколов считал это слишком большими претензиями: «Если мы просим так много, то не получим ничего». С другой стороны, он был уверен, что как только декларация с выражением солидарности будет опубликована, сионисты постепенно смогут добиться большего[233].

Опасения Соколова, по-видимому, оправдались, потому что, когда министерство иностранных дел начало составлять собственную декларацию, в ней появились такие термины, как «приют», «убежище» и установление «святилища» для еврейских жертв. Излишне говорить, что это было отвергнуто сионистами, которые считали, что декларация должна быть выдержана в духе безоговорочного признания Палестины национальным домом еврейского народа. В конце концов 18 июля Ротшильд представил на рассмотрение Бальфуру компромиссную формулировку. В ней говорилось не о еврейском государстве, а о национальном приюте и предлагалось, чтобы британское правительство обсудило с сионистами организационные проблемы и способы достижения этой цели. За два дня до того, как Ротшильд отправил свое письмо, ему сообщили, что Эдвин Монтегю возвратился в кабинет. Ротшильд выразил опасения, что это создало для дела сионистов еще большее, возможно, фатальное препятствие. Вейцман был менее пессимистичен, однако и он считал ситуацию тревожной и позднее писал: «Нет ни малейших сомнений в том, что без внешнего вмешательства (всецело еврейского!) проект декларации был бы в целом принят уже в начале августа, как мы и предсказывали»[234].

Впервые проект Ротшильда был представлен на рассмотрение военного кабинета в начале августа 1917 года, но его обсуждение было отложено. 3 сентября он снова возник в повестке дня. И Ллойд Джордж, и Бальфур на этот раз отсутствовали, и Монтегю яростно выступил против проекта. Чтобы выиграть время, члены военного кабинета решили обратиться за советом к президенту Вильсону. Для сионистов это было подобно холодному душу; а первая небрежная реакция Вильсона еще больше усугубила ситуацию. Но Вейцман и его коллеги не смирились с поражением. После очередных консультаций с Бальфуром был подготовлен новый меморандум, который решено было представить на следующем заседании кабинета, назначенном на 4 октября. К этому дню просионистские силы (за исключением Смэтса) собрались уже в полном составе, включая премьер-министра, министра иностранных дел и Милнера.

Монтегю сознавал, что сражается за заведомо проигрышное дело, но настаивал на своих возражениях. Он обратился к своим коллегам с длинной, убедительной, эмоциональной речью: как же он сможет представлять правительство Великобритании в своей предстоящей миссии в Индию, если это правительство заявляет, что его (Монтегю) национальный дом находится на территории Турции? Его поддержал Керзон[235], который поставил множество практических вопросов: размеры Палестины не допускали крупномасштабной иммиграции; и каким же образом уладить арабскую проблему? Кабинет решил снова проконсультироваться с президентом Вильсоном, но Бальфур привел аргументы в пользу срочного решения вопроса. Он заявил, что правительство Германии прилагает серьезные усилия, чтобы склонить сионистов на свою сторону, так как те располагали поддержкой большинства евреев. И добавил, что американцы относятся к такому проекту чрезвычайно благосклонно[236].

Несмотря на противодействие Монтегю, становилось ясным, какое следует принимать решение. С точки зрения сионистов, главная опасность заключалась в том, что острота ситуации может вскоре смягчиться. Во время сессии военного кабинета произошла небольшая «комедия ошибок». Вейцман был так взволнован, что не мог продолжать работу в лаборатории. Он отправился к Филиппу Керру, секретарю Ллойд Джорджа, чтобы выяснить, можно ли ему выступить перед кабинетом. Секретарь ответил, что частные лица никогда не допускались на заседания. Вейцман почувствовал, что не в состоянии возвратиться в лабораторию, и отправился в кабинет Ормсби-Гора, расположенный по соседству[237]. Тем временем, сразу же после выступления Монтегю, кабинет решил пригласить д-ра Вейцмана, и за ним послали. «Они искали меня повсюду, а я находился всего за несколько дверей от них»[238]. Вначале Вейцман испугался, что упустил возможность изложить свои доводы кабинету, но через много лет понял, что мог слишком увлечься в тот момент и только навредить делу.

Кампания достигла кульминационной точки. Ответ Вильсона на этот раз явился несомненной поддержкой. Хотя антисионисты из еврейской общины мобилизовали своих сторонников, однако Вейцман насчитал 350 еврейских общин, которые поддерживали проект Ротшильда. Но на следующем заседании военного кабинета, состоявшемся 25 октября, опять не было принято окончательного решения, так как Керзон заявил, что намерен составить меморандум по этому вопросу[239]. Но сионисты и министерство иностранных дел не сочли это серьезным препятствием. Они понимали, как это и подтвердилось через несколько дней, что никаких новых существенных аргументов не появится. Керзон заявил, что земля в Палестине слишком бедная, климат суровый, люди зависят от экспорта сельскохозяйственной продукции. Короче, Палестина не может снова стать родиной для евреев. Он является сторонником увеличения иммиграции евреев Восточной Европы и предоставления им тех же гражданских и религиозных прав, что и другим жителям. Разумеется, это было совсем не то, чего хотели сионисты[240]. На следующем заседании кабинета 31 октября Керзон сдался.

Еще раньше Бальфур поручил Леопольду Эмери подготовить проект декларации, в которой учитывались бы цели сионистов и, до определенной степени, возражения их критиков. Этим объясняется полное отсутствие упоминания о еврейском государстве в Декларации Бальфура. Сионистские лидеры сами дали понять, что тезис о создании государства — «полностью ошибочный», и это не является частью сионистской программы[241].

Проект Эмери широко обсуждался в еврейской среде, и главный раввин заверил, что предлагаемая декларация будет одобрена подавляющим большинством еврейского населения. Во время решающего заседания кабинета 31 октября Бальфур оставил открытым вопрос о том, окажется ли Палестина под британским или американским протекторатом или будет предложено какое-либо другое политическое устройство. К концу прений ему поручили написать письмо лорду Ротшильду с просьбой довести его содержание до сведения федерации сионистов:

«Дорогой лорд Ротшильд!

Я очень рад уведомить вас о полном согласии и одобрении правительством Его Величества целей еврейского сионистского движения, представленных на рассмотрение кабинета.

Правительство Его Величества благосклонно относится к созданию в Палестине национального дома для еврейского народа и приложит все усилия, чтобы содействовать достижению этого. При этом не будет предпринято ничего, что ущемило бы гражданские и религиозные права народов Палестины, не принадлежащих к еврейской общине, равно как и права и политический статус, которыми обладают евреи в любой другой стране».

Когда на заседании кабинета утверждали окончательный текст, Вейцман опять ожидал за дверью (на этот раз — в пределах досягаемости). Сайкс вынес документ и воскликнул: «Д-р Вейцман, это — поистине тяжелое орудие!» Вейцман ответил, что он не любитель артиллерии. Но он ясно осознавал, что новая формулировка, хотя и выхолощенная, была все же выдающимся событием еврейской истории, ее новым отправным пунктом[242].

8 ноября 1917 года британская пресса сообщила о принятии новой Декларации. Эта новость появилась на страницах газет рядом с пришедшим из Петрограда известием о большевистской революции. В газетах выражалась уверенность, что это эпохальное событие подготовило почву для создания еврейского государства: «Дэйли Экспресс» вышла с заголовком: «Государство для евреев», «Таймс» и «Морнинг Пост» — «Палестина для евреев». В «Обсервере» утверждалось, что в подобных обстоятельствах не могло быть более правильного и более мудрого государственного решения[243]. Еврейская община ликовала, энтузиазм американских и русских евреев выплеснулся в сотнях резолюций. Генри Бергсон, Джордж Брандес и другие общественные деятели, отвернувшиеся от иудаизма и еврейских дел, выразили свое удовлетворение и готовность помочь в строительстве новой Палестины.

Даже лидеры немецкого сионизма, несмотря на их двусмысленное положение (они, разумеется, не могли выражать прямое сочувствие военным целям британского правительства), приветствовали Декларацию как событие всемирно-исторического значения, как дальнейший шаг на пути к реализации базельской программы[244]. Они удвоили усилия, чтобы добиться от Германии и Турции декларации, выражающей такое же сочувствие целям сионистов. 12 ноября текст Декларации Бальфура был официально зачитан в министерстве иностранных дел Германии. Было подано прошение о встрече с государственным секретарем. Но герр фон Кюльман[245] был «очень занят» и не смог увидеться с сионистскими лидерами. Его отказ отражал нежелание немецкого правительства оказывать помощь сионистскому движению. С другой стороны, в ноябре 1917 года граф Чернин[246], министр иностранных дел Австрии, принял делегацию сионистов и обещал им поддержку[247]. Сионистский Исполнительный комитет полностью удовлетворился этим обещанием, хотя оно и вызывало серьезные сомнения. Австрия, будучи ослабленной, теперь мало что значила в мировой политике, и ее позиция в отношении Палестины практически не учитывалась[248].

Когда турецкий посол в Берлине выразил недовольство тем, что Исполнительный комитет поддержал Декларацию Бальфура, профессор Варбург, все еще его номинальный руководитель, ответил, что, напротив, он строго придерживается главного сионистского принципа — нейтралитета. Сионизм — движение международное, и он считает себя обязанным, как сионист и как гражданин Германии, оставаться руководителем движения, веря в общие итересы сионистов Германии и Турции. Неужели турки хотят, чтобы центр управления сионистским движением переместился во враждебную Турции державу[249]?

Во время войны сионисты противоборствующих сторон не придерживались принципов нейтралитета. Каждый был искренне убежден, что для дела сионизма победа его страны будет более важной. Противостояние зашло так далеко, что иногда евреи одной стороны подвергались открытым нападкам своих единоверцев с другой стороны. Так, например, известный английский еврей сэр Стюарт Сэмюэл, президент Совета депутатов, предложил в 1917 году британскому правительству, чтобы немецких и австрийских евреев в качестве наказания не впускали в Палестину в течение двадцати лет. На первой послевоенной встрече лидеров сионизма Курта Блуменфельда поразил тот факт, что сионисты стран Антанты относились к сионистам «центральных держав» как к проигравшим.

Ни французы, ни итальянцы не отнеслись к Декларации Бальфура благосклонно. После падения Иерусалима в заявлении Ке д’Орсэ[250], игнорируя Декларацию Бальфура, было провозглашено, что Палестина должна быть интернационали-зована. Двумя месяцами позже, следуя инструкциям Клемансо[251], Пико заявил, что между Англией и Францией достигнуто полное согласие по вопросам, касающимся «обустройства евреев» в Палестине[252]. Но и для Франции, и для Италии этот вопрос не имел большого значения, и заявление представляло собой обычную дипломатическую формулу. Впоследствии французская дипломатия уклонилась даже от этого стандартного выражения доброжелательности. Министерство иностранных дел Италии предпочло бы интернациональное управление Палестиной британскому протекторату. Соколов потратил полгода на то, чтобы добиться заявления об учреждении в Палестине национального еврейского центра, в то время как вопрос о протекторате все еще оставался открытым.

Президент Вильсон неофициально выразил поддержку Декларации Бальфура, но под давлением государственного секретаря Лансинга не сделал этого публично. Лансинг указывал, что Америка не находилась в состоянии войны с Турцией, что евреи сами расходились во взглядах на сионизм и что нельзя игнорировать традиционные интересы, связанные со Святой Землей[253]. За десять месяцев до этого, подталкиваемый Стивеном Уайзом, Вильсон уже сделал заявление, в котором заверял сионистов в своей поддержке. Что же касается России, то новое большевистское правительство в Петрограде мало интересовал еврейский вопрос. Ленин и Троцкий лишь недавно захватили власть, Палестина была для них делом далеким и неважным. Позже, когда они задумались о Декларации Бальфура, то пришли к выводу, что это империалистическая интрига, часть мирового антисоветского заговора, способствующего укреплению британского империализма, врага мировой революции.

Мы проследили в общих чертах события, которые в конечном итоге привели к созданию Декларации Бальфура. Но почему британское правительство решило принять Декларацию и чего оно ожидало от этого шага? Возможно, следует поставить вопрос шире: то, что для сионистов было главной политической проблемой, для британских лидеров (не говоря уже о французах и американцах) не являлось первостепенной задачей. Ни у друзей, ни у врагов сионистского движения не было времени и желания заняться тщательным изучением его различных аспектов. Отсюда частая непоследовательность в их отношении к этому документу. Никто из сионистов не испытывал большего энтузиазма, чем сэр Марк Сайкс, и никто из них не воспринимал критику антисионистов с таким раздражением. Но Сайкс был также убежден, что создание еврейского государства не входило в цели сионистов, и советовал евреям в их же собственных интересах взглянуть на проблему глазами арабов[254]. Лорд Сесил, помощник министра иностранных дел, в декабре 1917 года заявил: «Мы хотим, чтобы арабские страны были домом для арабов, Армения — для армян, а Иудея — для евреев». Однако всего через несколько недель он сообщил американскому послу, что все, что британское правительство делало, являлось залогом того, чтобы создать для евреев в Палестине такую же основу для существования, что и у других национальностей, и не допускать по отношению к ним дискриминации[255]. Но вовсе не значит, что за всеми подобными несообразностями стояли коварные планы или тайные замыслы. Как указывал Леонард Штейн, Декларация Бальфура была не юридическим, а политическим документом, и причем довольно неясным. Его можно было истолковывать по-разному, и так как международная ситуация была весьма изменчивой, то интерпретация его положений менялась каждую неделю.

Существуют противоречивые свидетельства по поводу того, чего Бальфур, Ллойд Джордж и другие ожидали от ситуации в Палестине после войны. Утверждали, что у них не было ни малейшего намерения создать еврейское государство, но, возможно, это мнение возникло под влиянием позднейших обстоятельств и того факта, что после 1918 года влиятельные представители британского правительства постепенно отошли от своих первоначальных замыслов. Нет причин не доверять Форбсу Адамсу, эксперту английского министерства иностранных дел, который писал перед тем, как изменился политический климат, что британское правительство было намерено создать государство в Палестине и превратить его в еврейское государство[256]. Ожидалось, что подобное превращение займет годы, а возможно, и десятилетия. Двадцать лет спустя Ллойд Джордж писал, что военный кабинет не собирался учреждать еврейское государство немедленно. Предполагалось, что после того, как евреи используют предоставленный им удобный случай и станут национальным большинством в Палестине, это произойдет естественным эволюционным путем.