– И что же навело вас на такие мысли, мистер Пирс? – Тревишем, не спуская глаз со свидетеля, придвинул к себе пепельницу, вынул из кармана пиджака серебряный портсигар, картонку со спичками и закурил. Сизый дымок поплыл над столом, отчётливо различимый в тусклом свете настенных ламп.
– Сам не знаю, сэр. Я, признаться, сначала и не думал ни о чём таком, но после того, что произошло с Лавинией… С мисс Бекхайм, я имею в виду. Разве это не доказывает, что и с мисс Бирнбаум случилось нечто подобное?
– Мисс Бекхайм ударили ножом, когда она принимала ванну, мистер Пирс, – Тревишем предъявил свидетелю нож, внимательно наблюдая за его реакцией, но на лице молодого человека читалось только любопытство, смешанное со вполне естественным добропорядочным ужасом. – А мисс Бирнбаум, насколько я помню, упала с декораций и получила тяжёлые травмы, несовместимые с жизнью. Сержант Гатри выезжал на место происшествия и самым внимательным образом осматривал тело погибшей. Правда, сержант? Вы ведь тщательно осмотрели тело погибшей тем трагическим утром?
Из угла столовой донеслись неразборчивые заверения, сопровождаемые ёрзаньем ножек стула по половицам.
– Припомните хорошенько, Гатри, показалось ли вам тогда что-либо подозрительным? – продолжил Тревишем, вынудив сержанта, с лицом ещё более красным, чем обычно, встать и выйти вперёд.
– Нет, сэр, – выдавил, наконец, тот, страдальчески моргая и наливаясь апоплексическим багрянцем. – Ничего подозрительного обнаружено не было.
– Во-о-от, мистер Пирс, слышали? Ничего подозрительного обнаружено не было, – Тревишем кивком разрешил сержанту сесть, и повернулся к свидетелю: – Так почему же у вас возникла уверенность, что мисс Бирнбаум стала жертвой преднамеренного убийства? Возможно, у вас имеются какие-то сведения, которые вы получили от самой мисс Бирнбаум? Ну, например, что она боялась кого-то в труппе или вне её. Получала угрозы, подвергалась давлению. А, мистер Пирс?
Несмотря на то, что в столовой было прохладно, Эдди ощутил горячее покалывание в ладонях. Промолчать он теперь уже не мог, но и дальнейший ход событий внушал ему справедливые опасения.
– Так что же, мистер Пирс? Если вам что-нибудь известно, то сейчас самое время рассказать об этом, – наседал Тревишем, вминая окурок в щербатое блюдце за неимением под рукой пепельницы.
Эдди тяжело вздохнул, но решение было уже принято.
– Насчёт угроз, сэр. И давления. Люсиль в труппе приходилось нелегко.
– Что это значит – нелегко? Что вы имеете в виду?
– К ней излишне придирались, сэр. И даже… – Эдди вздохнул, но деваться уже было некуда: – И даже устраивали всяческие неприятности. Однажды, например, подкинули на подушку дохлую мышь. А ещё один раз сунули в чашку с чаем несколько мух. И испортили платье, загубили цветок…
– Вот уж неприятности так неприятности, – Тревишему всё это уже было прекрасно известно, и повторно выслушивать мелкие дрязги убогого театрального мирка в его намерения не входило. На часах было два пополуночи, и тьма за окном превратилась в огромную чернильную кляксу, а это ведь был всего лишь третий свидетель по счёту. И ни один ещё не сообщил что-либо стоящее. – И вам известно, кто всё это проделал? – спросил он без большого интереса.
Эдди оттянул воротничок рубашки и сразу стал похож на ученика воскресной школы, который не выучил заданный псалом.
– Я… я могу только догадываться, сэр… В точности я не могу сказать… Но было не только это, сэр.
– Что же ещё? Мисс Бирнбаум плюнули в пудреницу?
– Ей прислали письмо, и она…
– Она испугалась? Пожаловалась вам?
– Нет, что вы, сэр, – свидетель покачал головой, и губы его тронула слабая улыбка. – Сразу видно, что вы не знали мисс Бирнбаум. Она никого и ничего не боялась. И уж тем более не стала бы жаловаться мне или… или даже кому-то другому. Она только хохотала в лицо тем, кто пытался задеть её за живое, но я-то знал, какая она на самом деле ранимая и чувствительная, – молодой человек бесхитростно посмотрел на полицейского, и в огрубелой душе Тревишема шевельнулось подобие жалости к молодому идиоту.