— Я бы добилась его отправки на родину. Если он попал в плен, его должны вернуть домой. Это условия Женевской конвенции.
— Генералиссимус смотрит на эти вещи иначе, — пожал плечами Луис. — Ему не нравится мысль, что человека, который приехал в нашу страну воевать с испанцами, нужно просто отправить домой. И если кто-то публично выскажет предположение, что в Испании до сих пор находятся пленные иностранцы, он может просто исчезнуть. Вы понимаете?
Барбара посмотрела на Луиса, заглянула ему в глаза, глубоко посаженные, непроницаемые, и спросила:
— Что вам известно?
Луис подался вперед. Изо рта у него сильно пахло мясом. Барбара скрепилась и не позволила себе отшатнуться.
— Моя семья из Севильи, — сказал Луис. — Когда боевики Франко заняли город, нас с братом мобилизовали, и мы три года воевали с красными. После победы часть армии распустили, но некоторым пришлось остаться, и нас с Августином направили охранять лагерь рядом с Куэнкой. Вы знаете, где это?
— Маркби упоминал о нем. Где-то в Арагоне?
— Верно, — кивнул Луис. — Там находятся знаменитые висячие дома.
— Что?
— Старые дома построены прямо на краю утеса, который идет рядом с городом, и кажется, будто они нависают над пропастью. Некоторые считают, что это красиво. — Он вздохнул. — Куэнка находится высоко на Месете — там жаришься летом и мерзнешь зимой. Осень — единственное сносное время года в тех краях, но скоро наступят морозы и выпадет снег. Я провел там две зимы, и, поверьте, мне этого хватило.
— Какой он, лагерь?
Луис снова неловко заерзал и понизил голос до шепота:
— Трудовой лагерь. Один из тех, которых официально не существует. Этот был для пленных республиканцев. Километрах в восьми от Куэнки, высоко на Тьерра-Муэрта — мертвой земле.
— Что?
— Местность, где одни голые холмы под горами Вальдемека. Так ее называют.
— Сколько там узников?
— Около пятисот, — пожал плечами Луис.
— Иностранцев?
— Этих немного. Поляки, немцы, люди, которых не хотят принимать на родине.
Барбара твердо взглянула ему в глаза: