— Может, прихватить флейту? Я здесь на досуге разучила пару пьес.
— Правда?
— Не дури, девочка. Я не знаю даже, с какой стороны в неё дуют.
И все-таки я постаралась, чтобы мой внешний вид не разочаровал Софу. Совсем не много вещей, с учетом, что конец апреля там немногим лучше нашего мая! А это значит — хорошее «английское» пальто из песочного ворсистого драпа и несколько костюмов, допускавших перетасовку деталей.
Сергей как-то слишком горячо обнял меня на прощание.
— Скажи дочери, что я очень её люблю. И горжусь. — Потом грустно заглянул мне в глаза. — Ну, что, до встречи, Бубка?
Я хмыкнула:
— Не та тональность. — И с улыбкой, в мажорном духе отрапортовала. Через неделю — на том же месте, господин главнокомандующий!
Глава 28
Чета Питчемов мне сразу понравилась — добродушные, голубоглазые, похожие друг на друга как брат и сестра. Четырнадцатилетняя дочь Питчемов, Памела, была долговязой брюнеткой, переросшей на голову своего отца. Позже Соня шепнула мне, что Мел — приемная дочь, но на это здесь внимания не обращают, хотя лишний раз не акцентируют.
Рядом с Памелой Соня казалась крошкой. Тоненькая, белокожая, в развевающейся паутинке прямых светлых волос. Трудно было представить, что «папина дочка» превратится в подобие Сержа — круглощекую крепышку манекенного роста.
Они тараторили всю дорогу, крутя головами, чтобы показать мне какой-то дом, где бывал Шелли, или трактир, знаменитый старейшим вином. Девочки рассказывали о бале в день святого Валентина, на который все явились в вечерних платьях.
— В чем же ты была? — Испугалась я.
— О, Слава, мы постарались приодеть наших красавиц! Это такое удовольствие — наряжать девочек на первый бал! — Глаза толстушки Мэри светились неподдельной радостью. — Мы с Генри привязались к Соне… У нас теперь почти что две дочери и один сын. Ведь мы будем дружить с вами, правда?
— На мне было шикарнейшее платье! Я сама его выбрала в Интсоуне. Мэри только платила. — Доложила Соня, не слишком щепетильная в достижении своих целей. Балованное дитя, но какое очарование юности, неосознанного предчувствия долгой женской судьбы, полной сюрпризов и радостей.
Я оставила вещи в номере гостиницы, выстроенной на территории школы специально для приезжающих сюда погостить членов семьи. Школа, основанная в 1773 году, страшно гордилась тем, что не утеряла свойственного просветительскому веку уважения к знаниям и человеческой личности. Это все мне объяснила мисс Армстронг, принявшая меня в своем кабинете, сиявшем ухоженной стариной, как музейный экспонат. Потом мы осмотрели классы, библиотеку, комнаты отдыха и занятий, трапезную, кинозал… Я устала говорить на чужом языке, только крутила головой с приклеенной восхищенной улыбкой и всплескивала руками от избытка чувств.
На следующий день мне посчастливилось провести несколько часов на школьном турнире по лаун-теннису, в котором была занята и моя дочь. Мягко пружиня на носочках белых тапочек, она отсалютовала мне ракеткой и потуже стянула волосы пестрым жгутом. Девочка казалась мне чужой и прехорошенькой. Сидящая рядом Мэл комментировала мне игру одноклассников, усугубляя ощущение отстраненности: вопящие на чужом языке бойкие подростки, спортивный зал, обвешанный яркими транспарантами, маленький ученический оркестр, нестройно начинавший какой-то гимн каждый раз, как вступала в игру новая пара, и растроганно улыбающаяся иностранная гостья — все это виделось мне как бы со стороны.
Вечером мы с Соней были приглашены к Питчемам. За нами заехал Генри, но Памела, заняв место за рулем, продемонстрировала свое водительское мастерство.
— Я тоже умею, — буркнула мне по-русски Соня. — Только мне здесь нельзя. Вот дома наезжусь!
Дом Питчемов выглядел как на картинке. Будто его специально красили, мыли, украшали цветочными горшками к моему приезду. «Усадьба в староанглийском духе», — прокомментировала Соня елизаветинскую архитектуру построек — расчерченные деревянными балками выбеленные стены.