Замок Орла

– Антид де Монтегю видел ее?

– Нет.

– Выходит, она ничего не знает?

– Ничего.

– Ну и слава богу! – прошептал Рауль. – И пусть она никогда не узнает, что этот презренный негодяй ее отец.

– Вот видите, сеньор де Монтегю, – продолжал меж тем Тристан, покуда Антид весь кипел от злобы, пытаясь высвободиться из пут, – вот видите, я был прав, когда сказал, что вас осудил сам Господь. Вы в нашей власти – связаны по рукам и ногам, и, если я до сих пор не убил вас, как мог бы, то лишь потому, что не мне принадлежит право вас судить, обвинять и приговаривать к наказанию, против которого моя шпага, пронзи она вашу грудь, ровным счетом ничто!

– Возможно, роли еще поменяются, – возразил Антид. – Мое исчезновение вряд ли останется незамеченным, верные мне люди освободят меня, и уж тогда горе вам!

– Неужели вы настолько безрассудны, что все еще на это надеетесь? Замок Орла принадлежит отныне не вам, Антид де Монтегю, а горцам.

– Наглая ложь!

– Подойдите к окну и сами взгляните.

Пленник, которому путы все же позволяли двигаться, кое-как доковылял до узкого оконного проема.

Оттуда открывалось жуткое для графа зрелище.

В редком свете факелов, которые велел зажечь капитан, он увидел, что бой и вы самом деле уже закончился. Серые, зажатые с двух сторон отрядами Лакюзона и Варроза, бросились врассыпную, оставляя эспланаду, заваленную телами убитых. Солдаты бежали кто куда… Они бросались в ров прямо с крепостных стен и лезли вниз, отчаянно цепляясь за каменные выступы.

Лишь небольшой горстке из них, числом двадцать пять – тридцать человек, удалось с кровью пробиться сквозь ряды победителей и улизнуть по спущенным мостам.

Но горцы, с высоты эспланады и крепостных стен, добивали их из мушкетоа, как охотники зайцев в чистом поле.

Антид де Монтегю понял, что для него все кончено – раз и навсегда, и никакой надежды не осталось. Вот когда его обуял поистине дикий ужас: у него застучасли зубы, на лбу выступил холодный пот, все тело пронзила дрожь.

Будучи совсем недавно свирепым тигром, владетель Замка Орла вмиг превратился в жалкую, трусливую гиену.

– Ах, – воскликнул Тристан де Шан-д’Ивер, – теперь вы дрожите и вам страшно. Вы, недавно такой спесивый, такой грозный, сейчас согнулись под бременем раскаяния и страха, вы, сеньор изменник, отданный в наши руки карающим Господом!.. Вы взошли на высшую ступень злодейства, Антид де Монтегю! Вы прошли через убийство, надругательство, поджог, насилие и предательство!.. Оглянитесь вокруг и посмотрите, до каких высот бесчестья вы вознеслись!.. Вы убили отца этой благородной и несчастной женщины, а ей уготовили постыдную пытку, навязав свою гнусную страсть… Плодом вашей отвратительной старсти был младенец – девочка, которую вы отдали человеку, силой привезенному к вам – с завязанными глазами и с пистолетом у виска… Вы убили этого человека на площади Людовика XI, чтобы похоронить вместе с ним и свою тайну, ибо вы боялись, что рано или поздно вас разоблачат… Однако перед смертью Пьер Прост успел все рассказать капитану Лакюзону, он отдал ему таинственную вещицу, которую Бланш де Миребель успела передать врачу обездоленных, чтобы однажды тайна открылась, – тайна младенца, рожденного в ночь на 17 января 1620 года.

– Эта девочка умерла! – пробормотал сеньор де Монтегю.

– Эта девочка выжила! – возразил Тристан. – Она жива и знает вас. Она здесь, рядом со своей матерью. Ваша дочь – Эглантина!