Обезьянья лапка

— Правильно, мэм! Надеюсь, он никому не навредил, — поддакнул повар, абсолютно неспособный понять весь ужас положения Генри.

Мисс Димчерч захлопнула ворота и оставила матросов на дороге. Повар развернулся и пошел обратно в город в сопровождении совершенно павшего духом Генри.

— Яблоко будешь, кок? — спросил вдруг юнга, протягивая ему одно. — Самое лучшее приберег, специально для тебя.

— Нет, спасибо, — буркнул повар.

— Оно тебя не укусит, — обиделся Генри.

— Да, но я его тоже не укушу, — гордо отказался кок.

Они молча продолжали идти, пока на базарной площади Генри вдруг не остановился перед вывеской таверны «Рука фермера».

— Заходи, пивком тебя угощу, дружище, — любезно предложил Генри.

— Нет уж, спасибочки, — снова отказался повар. — Бестолку это все, Энери, ты меня не проведешь.

— Чего это ты? — вспыхнул юнга.

— Сам знаешь, — таинственно проговорил повар.

— Не знаю, — нахмурился Генри.

— Да то, что я ни в жизнь не упущу возможность все рассказать остальным, пусть даже ты мне шесть пинт проставишь, — весело сказал кок. — Ты ж не глупый парень, Энери, да и я не дурак.

— Спасибо, что сказал, — фыркнул Генри, — а то по твоей толстой глупой роже и не понять.

Повар снисходительно улыбнулся и, поднявшись на борт, предоставил своему юному подопечному возможность самостоятельно объяснить шкиперу причину своего отсутствия, однако все его попытки были окончательно сорваны совершенно ребяческим поведением повара, который расположился на другом конце судна и взял на себя роль мисс О’Брайен, а роль Генри отдал пробковому кранцу, и, когда кранец начинал капризничать, что случалось по любому поводу, кок задавал ему энергичную порку и завывал при этом тоненьким голоском, очевидно думая, что в точности подражает Генри. После трех выходов повара на «бис» явился шкипер проведать, в чем дело, и вернулся с такой широкой ухмылкой, что чувствительный Генри чуть не навлек на себя порку еще и за самое дерзкое нарушение субординации.

Глава X

Два дня спустя они отправились в следующий рейс из Айронбриджа в Стаурвич. «Чайка» медленно плыла по залитой лунным светом реке, все больше и больше удаляясь от пробкового кранца, выброшенного кем-то за борт.

В Генри произошла большая перемена, и на смену его беспечной болтовне, которой он обычно развлекал экипаж, пришла гордая сдержанность. В своем воображении он выдавал мисс О’Брайен замуж за страшного силача с жестоким характером деспота, в то время как объяснения, которые он приводил мисс Гаркорт, были слишком изобретательны и пространны, чтобы уложиться в рамки одной главы. И эти грезы, пусть он и знал, что они напрасны, становились желанным облегчением среди той пошлости и грубости, что окружали его на корабле.

Пережитые страдания заставили его взглянуть на вещи под другим углом, и теперь он с грустью и нежностью следил за делами шкипера. При каждой удобной возможности он читал вслух, выговаривая букву «х» с таким придыханием, что у него болело горло. Его старания распространялись и на разговорную речь, пока шкипер наконец прямо не объявил ему, что если Генри не перестанет фыркать ему в лицо, то он надерет ему уши.

Восходящее солнце уже заливало алым колокольню городской церкви, когда судно миновало мол и бросило якорь в гавани Стаурвича. Узкие, пропахшие рыбой улочки, ведущие в порт, были совсем еще пусты, за исключением одного переулка, по которому сонные пассажиры спускались по двое и по трое, чтобы успеть на пароход. Он уже покачивался на волнах, задевая бревна причала, и выпускал из сдвоенных труб густые клубы дыма в чистый утренний воздух.