София заморгала, словно что-то попало ей в глаз. Усилием воли заставила себя сохранять спокойствие, продолжая гладить сына.
— Что ты сказал?
— Полицейский в машине. Он ударил меня по лицу.
Внезапно все краски внешнего мира исчезли, осталась только одна внутри ее — крошечная пылающая точка. Точка горела все ярче, давила, жгла, рвалась наружу, разрастаясь в яркое огненное пламя — пламя гнева. Это был не тот гнев, который родился из ее тревоги, это было огненное проклятие, заполнявшее ее до последней клеточки, вытесняющее все остальное. Как ни странно, она сразу успокоилась и смогла сосредоточиться на главном.
— Давай никому не будем об этом рассказывать. Обещай мне, — прошептала она.
— Почему?
— Потому что я так говорю.
Альберт высвободился из объятий матери, с недоумением посмотрел на нее.
— Почему? — снова спросил он.
— Потому что это дело особого рода.
— В смысле?
Юноша ждал ответа, который так и не последовал. Его охватили тяжелые предчувствия. В самом мрачном расположении духа он повернулся и вышел из кухни.
Зазвонил телефон. На другом конце провода мама Ивонна задала обычный вопрос — «как дела?». София ответила, как и ожидалось: «У нас все в порядке».
Ивонна задала этот вопрос тоном мученицы. София старалась держаться, как обычно.
— Да, около семи. Как всегда.
София прервала мать:
— Мы приедем в семь или в половине восьмого.
Она попрощалась и положила трубку. И тут нервы сдали. София швырнула телефон об пол. Поскольку он не разбился, она швырнула его еще раз, а потом, стиснув зубы, принялась топтать ногами. Однако этот срыв не принес ей облегчения — она ощущала все ту же ярость и то же бессилие, что и прежде.