Ульф гладил ее по руке, лежавшей у него на груди.
– Я тебе помогу, – успокаивал он.
– Ты боишься?
Ульф задумался.
– Нет, не думаю, – говорил он на певучем далекарлийском диалекте.
– А что ты чувствуешь?
– Замешательство… и гнев.
Она не могла придвинуться еще ближе – и все равно сделала это.
– Я люблю тебя, Ульф.
– Я люблю тебя, Антония.
Несмотря на странное убранство квартиры и однообразные картины с плачущими клоунами, дельфинами, прыгающими в закат, и натюрмортами с фруктами, Антония почувствовала здесь тепло и покой, ощутила свою цельность.
– Что мы будем делать потом? – спросила она.
– Потом?
– Когда покончим с этим? Сделаем все как надо. Когда посадим Томми, когда будем снова свободны?
– Тогда мы вернемся вниз, в мою квартиру.
– По-настоящему, – сказала она.
Ульф молчал почти полминуты.
– Тогда я привезу тебя к себе в дом. Будем охотиться в лесу. Будем готовить еду и заниматься любовью в разных местах… Хочешь?
– Да, хочу.
Майлз парил под водой. Сознание тлело слабым огоньком. Жизнь текла медленно.