Легионеры действовали быстро: шесть центурионов деловито отдавали приказы, никого не оставив без дела. Большой зал опустел, и Брут остался один на один с царицей Египта. Из темноты раздался ее голос:
– Полководец в доспехах из серебра…
Слабый лунный свет едва обрисовывал плечи царицы; Брут почему-то почувствовал легкий озноб.
– Слушаю тебя, госпожа. Или мне следует называть тебя божественной?
Бруту казалось, что ее взгляд давит на него, словно какая-то тяжесть.
– Ты можешь называть меня царицей, хотя я и вправду являюсь земным воплощением богини. Это задевает тебя, римлянин?
Брут пожал плечами:
– Я многое повидал в чужих странах. Мне приходилось встречать людей, которые красили кожу в голубой цвет. Удивить меня нелегко.
– Наверное, ты с Цезарем уже много лет, – сказала Клеопатра.
Брут отвел глаза – неожиданно для себя он растерялся. Говорил ли Юлий о нем этой женщине?
– Дольше, чем ты можешь представить.
– А где тебя так ранили? В сражении?
Брут усмехнулся про себя – ее вопросы начинали надоедать.
– Меня ранили в сражении, царица. Думаю, ты уже слышала об этом.
Брут поднял перевязанную руку, словно собираясь показать ее Клеопатре. Царица приблизилась, и от прикосновения ее прохладной руки Брут опять невольно почувствовал озноб. На ее пальце был массивный золотой перстень-печать с рубином. Камень казался темным, как ночное небо.
– Ты тот, кто предал его, – задумчиво произнесла Клеопатра. – Почему, скажи, Цезарь оставил тебя в живых?
Брут, удивленный ее упрямством, только заморгал. Эта женщина привыкла, что окружающие отвечают на каждый ее вопрос, выполняют любой ее каприз. Она даже не видит, какую боль ему причиняет.
– Ему не найти другого такого полководца. В бою мне нет равных – я ведь не всегда такой, как теперь.
Брут начал говорить с сардонической усмешкой, но Клеопатра не отвечала, и он постепенно сменил тон. Выражение лица стало безучастным.
– Мы вместе росли, – объяснил он. – Я совершил ошибку, а Юлий меня простил.