Отыграть назад

Грейс судорожно вцепилась сыну в плечо – собственная ладонь показалась ей клешней.

– Ты можешь припомнить, что именно он сказал? То есть – дословно?

Мальчик посмотрел ей прямо в глаза, потом, похоже, заметил что-то неприятное и отвел взгляд.

– Генри, прошу тебя.

– Нет, я понимаю. Пытаюсь вспомнить. Папа сказал: «Мне придется уехать на пару дней». Звонил он на мой телефон.

– Когда?

Голова у нее пошла кругом. Грейс сжимала в руках сумочку, словно та могла ее спасти.

И снова пожатие плечами.

– Он просто сказал, что уезжает.

– Уезжает… в Кливленд. На медицинскую конференцию.

– Он не сказал куда. Похоже, надо было у него спросить.

Уж не зародилось ли у Генри чувство вины? Здесь ли возьмет начало пожизненная психическая травма, крохотная доминанта, которая в итоге разрастется в установку: «Я мог помешать родителям в…»

Нет. Нет. Грейс показалось, что она сходит с ума.

– Генри, ты вовсе не должен был ничего спрашивать, – сказала Грейс осторожным, слишком осторожным тоном. Так, как говорит пьяный, стараясь убедить окружающих, что он трезв. – Просто хочется, чтобы папа яснее излагал свои планы.

«Вот как красиво сформулировано!» – подумала Грейс, ощутив легкое самодовольство. Фраза прозвучала с должной мерой раздражения, но в то же время и небрежно. «Ты же знаешь отца!»

– Я в том смысле, что он рассказал мне о Кливленде, но потом забыл дома телефон, то есть здорово напортачил. И тебе известно, кому уж точно будет не до веселья. Так что приготовься сегодня вечером быть суперочаровашкой.

Генри кивнул, но теперь он, похоже, вообще не мог на нее смотреть. Он стоял на тротуаре, сунув большие пальцы рук за широкий ремень рюкзака и пристально глядя на что-то на другой стороне Парк-авеню. В какой-то момент Грейс с горечью подумала, что Генри, возможно, и в самом деле знал о Джонатане нечто очень важное: где тот был, как долго планировал там оставаться, – нечто такое, чего она сама не знала. Но осознавать это было ослепительно больно, и мысли начинали путаться. В конце концов она промолчала. Генри тоже промолчал, и они вместе зашагали по проспекту на юг.

Предстоящий вечер заранее повергал Грейс в ужас. Ее отец, полная отстраненность которого могла порой (например, сейчас) играть Грейс на руку, к сожалению, сочеталась с неуемным любопытством его жены. И общая модель поведения складывалась таким образом, что как только Ева обнаруживала некое несоответствие внешним приличиям или отклонения от правил поведения, отец Грейс чувствовал себя обязанным потребовать разъяснений. По ощущениям это можно было бы сравнить с тем, как стоматолог исследует зондом поврежденный участок зубной эмали.

Вот зачем, в свое время спрашивала Ева (классический пример), Грейс возила Генри в подготовительную школу в Вест-Виллидж – да еще на метро, – когда на углу Семидесятой улицы и Парк-авеню есть чудесная школа, лучшая в городе! Пришлось объяснить, что, во-первых, как почти всех, пытавшихся поступить в школу Св. Луки, Генри туда не приняли. Кто-нибудь другой, по крайней мере тот, кто хотя бы отдаленно был знаком с обычаями нью-йоркских подготовительных школ, просто пожал бы плечами, но только не ее мачеха и, как следствие, не ее отец. «Но почему Генри не приняли?» – спросил он именно тогда, а Ева, два сверходаренных ребенка которой, отученные от оперы и изначальной уверенности в собственном превосходстве, отправились в университеты Рамаз и Йель, после чего разлетелись по своим землям обетованным (соответственно в Иерусалим и Гринвич-Виллидж с финишем на Уолл-стрит), глядела на Грейс с таким недоумением и изумлением, словно ничего более дурацкого в жизни не слышала.

Генри на самом деле был очень привязан к Еве и к дедушке, хотя, похоже, осознавал их ограниченность. Неоспоримые плюсы ужинов у Рейнхартов (прекрасная кухня, великолепный шоколад, похвалы и внимание людей, которые явно высоко его ценили) неразрывно связывались с формальностями и необходимостью демонстрировать изысканные манеры. Сидеть за широким столом красного дерева в столовой у Евы или устроиться на одной из неудобных, но длинных и стильных кушеток требовало сосредоточенности и немалых усилий от Грейс, не говоря уже о ее двенадцатилетнем сыне. Но сегодня вечером весь этот дискомфорт, возможно, их отвлечет, чем и сыграет на руку.