— Заметьте, Иван Иванович, как осведомлены обо всем наши разведчики! — Он помолчал задумчиво, потом снова обратился к Державину: — Поскольку, поручик, вы обо всем и обо всех наслышаны, то, видимо, должны знать и моего гостя?
Державин никогда не видел этого лысого генерала, которого Панин назвал Иваном Ивановичем… И вдруг в памяти пронеслись слова Бибикова, произнесенные в Казани в начале войны: "Эх, если бы прислали Ивана Ивановича Михельсона, моего старого друга…"
И он решил рискнуть.
— Разумеется, знаю, ваше превосходительство! Кто же не знает прославленного полководца, генерала Михельсона?
Панин крякнул, как утка, и рассмеялся. Раздражение, вызванное появлением Державина, слывшего правой рукой Бибикова, стало угасать. "И впрямь толковый офицер", — подумал генерал-аншеф.
Он стал прохаживаться по кабинету, потирая лоб, словно обдумывая что-то. Потом остановился и спросил доверительно, понизив голос:
— Послушай, любезный друг мой, раз ты все и всех знаешь, стало быть, сможешь опознать и Емельку?
Державин вздрогнул. Вот этого он не ожидал услышать! Неужели Пугачев пойман? А Панин продолжил насмешливо:
— Ну чего дрожишь? Или при одном имени злодея струсил? Или харю его не разглядел, пока драпал от него из Малыковки?
Не обращая внимания на хамство и издевательские намеки, Державин думал лишь об одном: кто смог выполнить то, что составляло главную цель его операции? Неужели…
— Суворов! — словно в ответ на его размышления, негромко сказал генерал Михельсон. — Вот кому достанется слава победителя Пугачева…
Панин, сокрушаясь, покивал:
— Слава — дама капризная, Иван Иванович, и часто несправедливая. Кто-то воевал, проливал кровь, окружал и обращал в бегство вражескую армию. А кто-то пришел на готовенькое и без труда захватил лиходея. Но делать нечего, раз поймал — пусть сам и везет Емельку в Москву! — Панин замолчал, недовольно барабаня пальцами по столу, потом через плечо насмешливо бросил Державину. — Тебе небось тоже завидно, а, господин разведчик?
Проскользнувшее слово "тоже" наводило на мысль, что Панин сам завидует Суворову, но Державин ответил невозмутимо:
— Никак нет, ваше превосходительство! Самозванец в руках правосудия — вот что главное. А кому именно довелось его поймать, на то воля Божья. Если Господь возложил сие великое дело на Суворова — значит, счел его достойнее других.
Панин хмуро сверлил глазами Державина, обдумывая, не содержится ли в его словах некоего нравоучения, но, не найдя ничего предосудительного, криво усмехнулся и сердито тряхнул колокольчиком.
— Емельку ко мне! — приказал он вбежавшему адъютанту.
— Слушаюсь, ваше превосходительство!
В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Все замолчали в томительном ожидании: и агрессивный Панин, и молчаливый Михельсон, и вынужденный обороняться Державин. Так они сидели в ожидании, пока наконец в коридоре не раздались грузные шаги, сопровождавшиеся мерным позвякиванием металла: "Дзень… дзень… дзень…"
Шаги приближались, и странный, леденящий душу звон становился яснее и громче. У двери на миг все смолкло. Потом дверь распахнулась, и в кабинет тяжело вошел закованный в кандалы бородатый мужик лет сорока с черными глазами, сверкающими из-под косматых бровей. Державин узнал его сразу Охранники слегка подтолкнули арестанта в спину, и от их легкого тычка он вдруг рухнул на колени посреди комнаты.
ebooksa