Доктор не ответил, нахмурился и стал озабоченно поправлять только что законченную перевязку. Почуяв неладное, поручик нетерпеливо повторил свой вопрос. Герр Франке тяжело вздохнул и долго тянул паузу.
— Вынужден сообщить вам скорбную весть… Александр Ильич неделю назад скончался.
Державин вздрогнул и застыл, глядя на врача, словно не понимая смысла услышанных слов. Франке сочувственно развел руками.
— Простите, Гавриил Романович, но генерал-аншеф страдал от неизлечимой болезни сердца. Я сам присутствовал на консилиуме. Ничего нельзя было сделать. Он был, как мы, медики, говорим, Spiranscadaver: дышащий труп.
— Да нет же! — в отчаянии воскликнул Державин. — У него, наверное, кончилось лекарство! Оно ему всегда помогало! Я сам видел, как он принимал какие-то порошки…
Врач печально покачал головой.
— К сожалению, никакое лекарство уже не могло ему помочь. Вскрытие показало, что его сердце было изношено настолько, что напоминало ветхую тряпочку.
Державин отвернулся, чтобы скрыть слезы… Бибиков был для него не только командиром, но старшим другом. Несмотря на разницу в возрасте и положении, между ними существовала некая незримая духовная связь. Всегда деловитый и энергичный, всегда дружелюбный и заботливый… Неужели его больше нет?
Как мучительна эта боль! Наверное, герр Франке слишком туго стянул повязку. Державин машинально делает движение, чтобы снять ее, но, видя испуганные глаза врача, останавливается и со стоном проводит ладонью по глазам.
— Вам дурно? — как сквозь вату, доносится до него тревожный голос Франке.
— Сейчас пройдет…
— Я принесу вам успокоительную микстуру.
— Нет, доктор… Принесите лучше перо и бумагу!
Когда на прикроватном столике появился чернильный прибор, Державин попросил оставить его одного. Боль не отпускала, и ее нужно было поскорей излить на бумагу. Он инстинктивно чувствовал, что только это может ему помочь. Устроившись за столом, он положил перед собой лист бумаги, обмакнул в чернила перо и стал торопливо записывать слова, которые теснились в голове, терзая ее острыми иглами…
Он писал левой рукой, коряво и криво, и стихи тоже получались корявые, словно топором рубленные. В какой-то момент Державин заметил, что пишет без единой рифмы. Остановился, хотел исправить… но понял, что изящные созвучия неуместны в этой оде скорби. Ее погребальный стих был тяжел, но исполнен подлинного чувства.
Дописав последние строки, Державин почувствовал некоторое успокоение. Боль в душе хоть и не прошла, но слегка утихла. Он перечел свои стихи, не вполне уверенный, что их можно назвать стихами, и сверху поставил: "На смерть генерал-аншефа Бибикова". Пусть нет рифм, пусть неправильные стопы и скопление согласных… Ни единого слова он менять не будет! "Кудряво в горести никто не говорит"… Откуда это? Кажется, из Сумарокова. Державину вдруг вспомнилось, как однажды генерал-аншеф тепло обратился к нему по имени: "Что скажешь об этом, Ганя?"
Тихие слова прошелестели в воздухе, словно принесенные ветром…
Глава 10
ОКОНЧАНИЕ ВОЙНЫ
На должность главнокомандующего правительственными войсками был назначен граф Петр Иванович Панин — младший брат императорского канцлера Никиты Панина. Они были очень похожи внешне. Но в отличие от изворотливого брата-дипломата, Петр слыл грубияном, характер имел тщеславный и своенравный, придворные политесы презирал и был убежден, что добиться успеха можно только решительностью и напором.
ebooksa