Любит или не любит? Об эротическом переносе, контрпереносе и злоупотреблениях в терапевтических отношениях,

На супервизиях обычно говорят скромно: «кажется, клиент меня идеализирует», и редко когда подробно рассказывают, какими именно чертами наделяется терапевт, особенно в тех случаях, когда клиент «попадает в точку». Согласитесь, если человек говорит то, что вы больше всего хотели бы о себе услышать, это очень интимное переживание. Такие слова хочется сохранить в сердце.

Есть ли у вас опыт идеализации вашими клиентами? Какими чудесными качествами, способностями вас наделяли? Что из этого находило самый яркий отклик в вашем сердце?

Бывало ли такое, что идеализация вызывала смущение или тревогу? Какие способности и ожидания вам приписывались в этом случае?

В свое время мой первый психотерапевт представлялся мне подвижником, наделенным духовной силой, бессребренником, удивительно целомудренным и теплым, бесконечно красивым и утонченным — настоящим аристократом. Все это я — дозировано, чтобы не смутить его скромность (!) — ему рассказывала. Позже он сознался, что ему это ужасно льстило и — даже уговаривая себя, что скорее это я вижу его таким — он вспоминал мои комплименты и проникался ко мне симпатией и предвкушением встречи: особенным отношением, которого я так жаждала.

(Надо ли говорить, что именно тот период терапии был в плане исцеления максимально для меня бесполезным).

Приятный, «удобный», красноречивый идеализирующий клиент, если он к тому же умен и образован, умеет задеть за живое.

Подобно сексуализированному поведению, за которым не стоит собственно желание пережить чувственное удовольствие с этим человеком, а скорее, попытка удовлетворить другие свои потребности (например, в безопасности) — идеализация терапевта так же является в некоторой степени «неискренней», она небескорыстна. Хотя, конечно, ни один идеализирующий клиент — ни я, когда была в этом состоянии — не согласились бы с этим. Такова работа защитных механизмов психики.

А терапевт, принимая идеализацию на свой счет, тоже выпиливает кусочек реальности, и по той же причине: защищая свою уязвимость. На самом деле, заглянув за идеализированный образ, я как терапевт обнаруживаю

— свой страх ошибки, да и саму возможность ошибиться;

— нечеткое понимание того, что именно я делаю в терапии, и тревогу, что в отсутствие понимания одного чутья окажется недостаточно;

— свою ответственность в этих отношениях и пугающую свободу;

— свою власть и возможность вольно или невольно причинить вред человеку, обратившемуся за помощью.

Идеализированный образ являет нам фигуру чудесную, могущественную — но, главное — милостиво безопасную. Реальность заключается в том, что мы достаточно опасны для человека в беззащитном состоянии (чем больше уязвимость одного, тем больше ответственность другого).

И это очень неприятная реальность, осознавать себя как возможную угрозу для другого. Отрицая ее, психотерапевт отрицает и свою возможную враждебность, недовольство клиентом, нетерпение, авторитарность, самолюбивые желания, стыд или обидчивость, которые рано или поздно возникают во взаимодействии с клиентом. Защищаясь от них, психолог включает «реактивное образование» — механизм психологической защиты, побуждающий его быть подчеркнуто терпеливым, доброжелательным, ласковым в ответ на любые проявления агрессии клиента; это создает ощутимое напряжение в отношениях, о котором стыдно или страшно поговорить.

Первый шаг к злоупотреблению делается тогда, когда терапевт принимает идею, что именно его уникальная личность является целительной для клиента. Личность терапевта, конечно, присутствует и проявляется в процессе терапии (поскольку куда же ее деть), но именно знания и опыт и осознанные ценности помогают создавать особое пространство, в котором даже отношения важны не сами по себе, а становятся инструментом психотерапии. Фантазии об уникальности своей личности — это, в некотором смысле, профессиональное самообесценивание (а для чего мы тогда столько учились?).

Другая сторона этой реальности — страх перед клиентом: перед его возможной враждебностью и обесцениванием. Что если клиент догадается о сомнениях терапевта и разглядит его как фигуру, способную как помочь, так и причинить боль? Что если он выйдет из своего детского или эротического переноса и посмотрит прямо на реальность отношений — в том состоянии, в каком они есть?

Отто Кернберг называет враждебность, подозрительность и обесценивание параноидным переносом и указывает, что «пограничные клиенты»[6] склонны к нему так же часто, как к идеализируюшему. Параноидный перенос обижал меня как терапевта — ведь он обесценивал мое желание помогать.

Но мой личный терапевтический опыт теперь говорит мне, что в нем есть правда — особенно если клиент попадает в точку (подмечая равнодушие, скрытое раздражение, недовольство или давление).

Страх перед этой правдой побуждает испытывать облегчение при идеализации: кажется, что все проще, когда на тебя смотрят восхищенными глазами. Восхищаются — значит считают компетентным — значит, будут больше верить — значит, терапия будет лучше работать, разве не так?

Но нет.