Ланселот же, спустившись к берегу вместе с Артуром и рыцарями, увидев бездыханную деву и прочитав надпись на ладье, говорит буквально следующее (и здесь поэтический перевод на русский язык не передает драматизм легенды, так что я приведу подстрочник):
—
В юности это меня ужасно задевало: так много чувств и целая история с ее стороны — и такая отстраненная, прохладная оценочность — с его.
Символизм легенды о Волшебнице Шалот — вся эта история с зеркалом, с невозможностью видеть реальность, с бременем проклятья — для меня вполне описывает работу эмоциональной травмы: отщепленную часть личности («раненую»), которая не может быть в контакте с реальным миром, и тем не менее, стремится к этому контакту, к целостности; соблазняется образом героя, который может быть ее проводником в настоящий мир — даже страшась того, что это сулит ей гибель. С «выжившей» частью расщепленной личности нередко связан страх ее гибели (ее — и всех ресурсов, что она дает) в случае восстановления связи с реальностью. Но на самом деле «выжившая» часть не должна погибнуть — ей (и ее ресурсам) нужно интегрироваться в целостную личность. Единство личности восстанавливается — и тогда история заканчивается хорошо, злые чары сняты.
Но история Волшебницы Шалот заканчивается печально — и (в моем поэтическом представлении) именно потому, что ее проводник оказывается не проводником, а лишь случайным прохожим. Ну что это такое: «у нее милое лицо»… в ответ на историю, на целую загадочную трагическую историю, явленную герою. Он не хочет разгадать загадку; ему не любопытно.
Волшебница Шалот для него ничего не значит — и это тем более грустно, что он для нее значит (или мог бы значить) очень многое.
Это не романтическая история.
Это история «невстречи» — встречи, которая не состоялась.
И для меня эта история — страшный сон раненого человека, все надежды, все напряжение которого разбиваются о вежливую демонстрацию незначительности его самого и его истории для человека, от которого он ждал помощи.
Если смотреть на жизнь Волшебницы Шалот не ради нее самой, а «со стороны», то легко прийти к выводу, что у героини серьезные проблемы. Она увидела, она придумала, она пришла в отчаяние, она умерла — он ей ничего не должен и не был должен, он, собственно, вообще не знал о ее существовании до момента ее смерти (или, в оригинальном мифе артуровского цикла, не знал о ее любви к нему). У героини вроде бы нет права ни в чем его упрекнуть — и у нас тоже.
И это тоже — страх человека в уязвимом положении: услышать в ответ на свой упрек «это твои невротические реакции»; фантазировать, как на интервизии или супервизии терапевт говорит «понятно, что девушка довольно непросто устроена», «это типичное проявление пограничной организации личности»…
Терапевтические отношения — это не романтическая история. Это история узнавания и восстановления целостности.
Или нет.
Собственно говоря, Теннисон даже имя у героини отнял. Шалот — это место, название замка, в котором заключена героиня.
ebooksa