Застывший шедевр

22
18
20
22
24
26
28
30

– Мне жаль твоего друга, прими мои соболезнования.

Когда он покидал квартиру, один из родственников звонил в «скорую», Лидию Петровну все еще не удалось привести в чувство. Громов сжал кулаки и бросил прощальный взгляд в сторону комнаты, откуда речитативом слышались причитания. В памяти всплыло лицо погибшего паренька.

Поднявшись на этаж выше, Громов позвонил в квартиру, на которую указал свидетель. Никто не открывал, и он повторно нажал на звонок. В коридоре послышались шаркающие шаги и мужской сиплый кашель. Дверь приоткрылась, следователь увидел мужчину лет сорока с помятым от сна лицом.

– Чего надо? – грубо пробасил он.

Следователя обдало перегаром. Он предъявил удостоверение и спросил:

– Это у вас вчера была вечеринка?

– Ну? – с вызовом бросил верзила.

– Позвольте войти, – не дожидаясь ответа, Громов налег на дверь и ввалился в темный коридор.

†††

В тесном архиве тишину прерывали шелест бумаг и приглушенные звуки арии в наушниках Бирка. Доктор все еще сидел в кресле, откуда ему открывался вид на ярко освещенное шоссе, наблюдал за редкими прохожими и быстро мелькающими автомобилями. Пальцы отбивали темп в такт музыке. Голос знаменитого тенора уносил в события десятилетней давности, когда на пороге его кабинета ранним утром появился испуганный мальчик хилого телосложения в сопровождении трех тетушек, одетых в траур, словно сицилийские вдовы. Женщины, в отличие от мальчика, вызвали в нем профессиональный интерес, и он побеседовал с каждой из них. Конечно, акцент он делал на ребенке, на его отношениях с родственниками и сверстниками, но длинные, обстоятельные ответы не прерывал, а охотно поощрял. Три сестры говорили обо всем, кроме личной жизни. Не просто отмахивались, а игнорировали вопросы, словно он их не задавал. Расмус трижды заходил с разных сторон, но как только разговор касался темы замужества или просто отношений с противоположным полом, женщины замолкали и делали вид, что разглядывают предметы в кабинете.

Семейство пробыло в клинике полдня, а Расмус так и не узнал, что за тайна скрывается за семью печатями трех сестер. Теперь, когда он увидел последствия своей халатности, этот вопрос снова всплыл в памяти и зудел, как назойливый комар. Если бы он отмахнулся от приема в связи с занятостью или думал в тот момент о другом деле, то было бы понятно, из-за чего теперь возникли проблемы. Но Бирк уделил «сицилийскому семейству» полдня и слушал их с предельным вниманием – не каждый день перед ним предстает родственная группа, претендующая на групповой психоз.

Маленький пациент успешно прошел все тесты. На вопросы Бирка отвечал быстро, ясно излагал свои мысли. Ничего из сказанного не говорило об агрессии или подавленности. Так что же он упустил?

Кира открыла следующую карту пациента и погрузилась в мир очередного психопатического расстройства. По словам Сото, Бирк брал самые сложные случаи. В основном это были маленькие пациенты из неблагополучных семей, где дети жили без присмотра с раннего возраста, из-за чего часто становились легкими мишенями преступных элементов. Но попадались пациенты из приличных семей, где агрессия ребенка была необъяснимой и наблюдалась с раннего детства.

– Нашел! – воскликнул Сото.

Бирк в два шага оказался рядом и уже всматривался в фотографию испуганного худенького мальчика.

– Это он, – подтвердил доктор.

Пока Бирк вникал в собственные заметки, Сото отсортировал папки и убрал их в металлические ящики. Затем качнул головой в сторону коридора, давая Кире понять, что доктора сейчас лучше оставить одного.

В полумраке коридора Кира увидела, что в приемной остался единственный посетитель. Сото вошел в соседний кабинет, который оказался таким же тесным, как архив. Это была кладовая, в дальнем углу которой находились импровизированная кухня и обеденный стол с тремя стульями. Маневрируя между бутылями с питьевой водой, Кира добралась до конца комнаты и опустилась на ближайший стул.

– Я бы предложил кофе, но не советую, – брезгливо произнес Сото и проворно забрался на деревянный комод.

Кира сразу поняла, что это его излюбленное место.