— Мы погибли!
Отрывистый и резкий голос Клюбена заглушил крики:
— Никто не погиб! Спокойствие!
Из люка котельной высунулась черная, голая по пояс фигура Энбранкама.
Негр сообщил с невозмутимым видом:
— Хлынула вода, капитан. Сейчас зальет машину.
Минута была страшная.
Удар об утес походил на самоубийство. Даже если бы все было подстроено нарочно, ничего ужаснее не могло произойти. Дюранда ринулась на утес, словно брала его штурмом. Острый выступ скалы гвоздем вонзился в судно. В обшивке образовалась дыра величиной с квадратную сажень, форштевень был сломан, носовая часть сплющена. Разверстый корпус, захлебываясь и хрипя, вбирал морскую воду. В открытую рану проникала смерть. Толчок был так силен, что сорлинь лопнул, и болтавшийся руль бросало из стороны в сторону. Вокруг судна, пробитого подводным камнем, не было видно ничего, кроме сплошного, плотного, почти черного тумана. Наступала ночь.
Дюранда погружалась в воду носом. Она была подобна лошади, брюхо которой пропорол рогами бык.
Она умерла.
Начинался прилив, и это чувствовалось.
Тангруйль протрезвился: пьяных во время крушения не бывает; он сошел на нижнюю палубу, потом бросился наверх со словами:
— Капитан, трюм заливает! Через десять минут вода будет вровень со шпигатами.
Пассажиры в ужасе метались по палубе, ломали руки, перевешивались через борт, бегали к машине в той бесполезной суете, которую порождает паника. Турист потерял сознание.
Клюбен сделал знак, и все замолкло. Он спросил Энбранкама:
— Сколько времени еще может работать машина?
— Пять-шесть минут.
Затем он обратился к гернсейцу:
— Я стоял за рулем. Вы заметили скалу. На который из утесов Гануа мы налетели?
— На Чайку. Сейчас в просвете я отлично рассмотрел Чайку.