Гернсеец поднялся к сьеру Клюбену и спросил его:
— Капитан Клюбен! Ведь нам опасаться нечего, отчего же мы так быстро идем?
— Что поделаешь, сударь! Нужно наверстать время, упущенное по вине пьянчуги рулевого.
— Что правда, то правда, капитан Клюбен.
— Спешу добраться до места, — присовокупил Клюбен. — Хватит с нас и тумана, нечего нам дожидаться ночи.
Гернсеец подошел к малоэнцам и заявил:
— Капитан у нас превосходный.
По временам нависали широкие, будто расчесанные гребнем пряди тумана и заслоняли солнце. Потом оно вновь выплывало, померкшее и словно занемогшее. Порою просвечивали клочки неба, и они напоминали замызганные, засаленные полосы, изображающие небеса на выцветшей театральной декорации.
Дюранда прошла мимо парусника, вставшего из предосторожности на якорь. То был «Шильтиль» с острова Гернсея. Шкипер парусника обратил внимание на скорость хода Дюранды. Ему показалось также, что она взяла неправильный курс. Чересчур уж она отклонялась к западу. Он удивился, увидев пароход, несущийся на всех парах в тумане.
Часам к двум мгла сгустилась до того, что капитан Клюбен вынужден был покинуть мостик и подойти к рулевому. Солнца не стало: туман поглотил все. Белая мгла заволокла Дюранду. Плыли в тусклом рассеянном полусвете. Не видно было больше неба, не видно и моря.
Ветер совсем стих.
Даже ведро с терпентином, подвешенное на кольце под мостиком между колесными кожухами, ни разу не качнулось.
Пассажиры примолкли.
Но парижанин все же напевал сквозь зубы песенку Беранже:
К нему обратился кто-то из малоэнцев:
— Вы из Парижа, сударь?
— Да, сударь.
— Что там делается?
— В Париже, сударь, — кавардак.
— Значит, на суше то же, что и на море.