Ностальгия

— Давно затихли?

— Минут несколько. Мы им из труб хорошо дали.

— Понял, наблюдай дальше. Группы два, четыре, пять, внимание, возможно, сейчас пойдут на прорыв.

— Ясно. Поняли. Ага.

Вместе с резервом выбегаю во двор. Кто-то присвистывает удивленно: правая сторона дома — одни стены, остальное провалилось к чертям. Двор закидан обломками. Кто-то лежит под кипарисом, не разобрать, кто именно. Жилец, видимо.

— Это Ясный! У нас затихло все, не стреляют больше.

— Это Сито. У меня стреляют. Пулеметы снова лупят. Оба.

Выбегаем за угол. Свист мины. Разрыв осколочной прямо перед воротами. Звон осколков по камню.

— Резерв, ложись! Занять оборону! Все внимание — вон туда. Ты и ты, лечь здесь, наблюдать за тылом, — кричу своей своре.

Бойцы расползаются по земле. Щелчки затворов. Страх, неуверенность, азарт, любопытство, жадность, желание свалить ко всем чертям — чего только не льется в мой многострадальный котелок.

— Не дрейфить! Покажем им! Целиться лучше! — подбадриваю криком, который почти не слышен из-за грохота вокруг.

«Ага. Щас… Шнурки поглажу… Шустрый какой… А ничего пацан, не ссытся… Разбежался… Ща как дам по башке…» — от многоголосого мысленного хора хочется закрыть уши руками.

— Бегут! Бегут, командир! — истошный вопль Сито.

— Гранаты к бою! — приказываю и в коммуникатор: — Пулеметчики, готовсь! Прорыв!

И тут же грохот, свист осколков, пламя над головой — залп из гранатометов впереди. Ручные гранаты летят из-за забора, лопаются на середине улицы. Сильный взрыв раскидывает плети колючки — видимо, детонирует какой-то управляемый фугас. И из дыма выныривают неясные фигуры. Одна, две, много…

— Огонь! Огонь! — ору истошно, посылая перед собой длинные очереди. Дьявол, как же мне не хватает автоприцеливания сейчас!

Со страху и потому что в упор, мой резерв лупит так, что залюбуешься. Искры рикошетов от мостовой. Пулеметные трассы чертят дым вдоль улицы. Огонь в упор косит отчаянно бегущих людей.

— Гранатами огонь! — и сам выхватываю рубчатое яйцо и срываю кольцо.

Ворота скрываются в дымных вспышках. Чей-то отчаянный вопль на высокой ноте. Огонь стихает. Впереди никого. Только продолжает выть раненый за забором. Скулят рядом. Первый. Смотрит виновато, зажав плечо рукой. Зацепило напоследок. Мысли его — собачья вина. «Подвел я тебя, тененте-дьявол». Боль. Ему так больно, что он только и может, что скулить сквозь зубы.

— Эй, кто тут! Медик есть? — спрашиваю.