– Это еще кто такой?
Полина попыталась вспомнить, слышала ли она когда-либо это имя, но имени в памяти не нашла. Да и Айдин в который раз неопределенно пожал плечами:
– Не знаю такого. В поселке его нет. Может, прежний мастер какой. Может, еще кто. Зачем это вообще знать? Все умерли – и все закончилось.
Борис собственным глазам не верил: они снова сошлись. В таком месте, с учетом всех факторов… Полина теперь знала, что представляет собой этот клоун, и все равно улыбалась ему.
Раньше она такой не была. Хотелось подойти и сказать ей об этом, однако Борис слишком хорошо понимал, как нелепо выглядит такой поступок. Почти двухметровый, похожий на викинга спасатель толкнет речь, достойную бабки у подъезда. Про наркомана и проститутку. И не важно, какие слова он подберет, звучать будет все равно так.
Ему следовало вообще отстраниться, и он пытался – работал весь день без перерывов. Но работа не спасала, она теперь стала монотонной, занимала тело, оставляя разум в стороне. И разум не скучал, он рылся на полках памяти, подкидывая все новые и новые образы.
Полина, моложе, чем сейчас, чуть полнее, с широкой улыбкой и искрящимися глазами. Лето, поле подсолнухов. Небо светло-голубое, но темнеет – к сентябрю, к осени. Жужжат ленивые толстые шмели, суетятся пчелы. Цветы выше, чем она, Полина задирает голову, чтобы увидеть их. Пахнет медом. «Сфоткать тебя?» – «Нет, не надо, я буду смотреть, я хочу запомнить!» – «Кто в эпоху фотоаппаратов полагается на память?» – «Ты запомнишь это, вот увидишь!» Он тогда не поверил…
Синее море, на двоих, холодное, и они гуляют по пляжу в куртках. Полина что-то увлеченно рассказывает. Проглядывает солнце, и она вдруг скидывает куртку и ботинки, уходит в воду – в платье. Манит его за собой, и он, зная, что это глупо, все равно идет следом… Тоня бы сказала, что они простудятся. Но они в тот день не простудились, им было даже жарко… Они спугнули с пляжа пожилых туристов из Германии.
Маленькая квартирка, тесная, чужая. Но принадлежащая только им. Полина перебинтовывает ему руку и что-то рассказывает, хмурясь. Это был тяжелый день. Им не хочется страсти, они вдвоем сидят на подоконнике до рассвета и ни о чем не говорят.
Никто никогда не сможет любить тебя так, как я…
Верно сказала. Как в воду глядела.
– Я не помешаю?
Голос раздался неожиданно близко, Борис, утонувший в воспоминаниях, даже не заметил, как к нему подошли. Он вздрогнул, неловко дернулся, обрушил строительный мусор, который закреплял, и с недовольством посмотрел вверх. На краю ямы стоял отец Гавриил, раздобывший где-то шоколадное мороженое на палочке. Вот уж кто себя в перерывах не стеснял…
– Ты что здесь делаешь? – удивился Борис.
– Тебя искал. Мороженое хочешь?
– Нет.
– Оно и правильно, я бы все равно не дал.
– Разве Бог не велел делиться?
– А ты не страждущий, – рассудил отец Гавриил. – Побеседуем? Ты окопался здесь, как крот. Если ты не намерен завоевать эту территорию, я бы все же предпочел отойти.
Отойти действительно было лучше. Руины держались неплохо, но Борису они все равно не нравились. Тут сложно угадать, какая плита еще подержит, а какая скоро рассыплется. Поэтому он и посторонних к обвалу не пускал, и спасателям не разрешал шататься здесь по одному.