– Тогда он меня связал. Я имею право умереть не раньше чем завтра вечером в одиннадцать часов.
Разумеется, этот разговор через стену происходил не так ровно и спокойно, как я изобразил здесь. Часто мы обрывали фразу на полуслове, когда нам чудился какой-то скрип, шаги или необычный звук. Кристина успокаивала нас: „Нет, нет! Это не он. Он ушел. Он правда ушел. Я хорошо знаю, как скрипит дверь в стене, выходящей к озеру“.
У меня возникла новая мысль:
– Мадемуазель, Эрик вас связал, он же вас и развяжет! Надо всего лишь разыграть комедию. Не забывайте, что он вас любит!
– О несчастье! Как я могу забыть об этом? – донеслось до нас.
– Постарайтесь улыбаться ему, умоляйте его, скажите, что веревки причиняют вам боль.
– Тихо! – прервала меня Кристина. – Я слышу шум возле стены, которая выходит на озеро. Это он! Уходите! Уходите!
– Мы не сможем выйти отсюда, даже если захотим, – бросил я, надеясь привести девушку в чувство. – Мы никуда не можем выйти! Из „камеры пыток“ выйти невозможно!
– Замолчите! – выдохнула Кристина.
Все смолкло, и в тишине мы услышали вдалеке медленные тяжелые шаги, у стены они ненадолго остановились, потом паркет заскрипел опять.
Жуткий вздох сменился стоном ужаса Кристины, и мы услышали голос Эрика:
– Прости, что показался тебе с таким лицом. Я прекрасно выгляжу, не правда ли?.. Меня отвлекли по ошибке. Там, на озере, какой-то прохожий спрашивал, который час. Но больше никогда не спросит… Это Сирена ошиблась…
Снова вздох, еще более глубокий и жуткий, идущий из глубины души.
– Почему ты плакала, Кристина?
– Потому что мне больно, Эрик.
– Я думал, что напугал тебя.
– Эрик, развяжите веревки. Разве я не ваша пленница?
– Ты снова попытаешься покончить с собой.
– Ты дал мне время до завтрашнего вечера, до одиннадцати, Эрик.
Пол снова заскрипел.