Открыл дверцу и вылез из кабины. Мужчины смотрели друг на друга, разделенные узкой полоской черного асфальта.
…Минус 030, отсчет идет…
Затягивающуюся паузу оборвал Маккоун. Откинул голову, расхохотался.
Серебристым таким, интеллигентным смехом.
– А ты хорош, Ричардс.
Она лжет. Это очевидно. Если ты простишь мне чуточку, как говорят такие, как ты, снобизма, скажу, что, по моим наблюдениям, представители среднего класса лгут лишь в вопросах секса. Могу я изложить тебе еще одно мое наблюдение? Разумеется, могу. И изложу, – улыбнулся Маккоун. – Подозреваю, это ее сумочка. Мы заметили, что к нам она прибежала без сумочки, хотя изначально отправилась за покупками. Мы очень наблюдательны. Что случилось с сумочкой, если она не в твоем кармане, Ричардс?
Он не поддержал его игру.
– Пристрели меня – и все узнаешь сам.
Маккоун всплеснул руками:
– С превеликим бы удовольствием! Но никто не вправе рисковать человеческой жизнью, даже если шансы пятьдесят к одному в твою пользу. А не то у нас получается русская рулетка. Человеческая жизнь священна. Государство, наше государство, это понимает.
Все мы люди.
– Да, да, – мрачно улыбнулся Ричардс.
Маккоун мигнул.
– Значит, ты понимаешь…
По телу Ричардса пробежала дрожь. Этот человек гипнотизировал его. Минуты летели, и с каждой из них сокращалось расстояние между ампулами с наркотиком правды и Амелией Уильямс (а если сорок минут, названные Маккоуном, на самом деле означали двадцать?). Он же стоял, слушая болтовню этого мерзавца. Господи, да он сам – чудовище.
– Слушай сюда, – грубо оборвал его Ричардс. – Говорить тут особо не о чем, коротышка. Когда вы введете ей наркотик правды, ее показания не изменятся. Потому что взрывчатка здесь. Сечешь?
Их взгляды скрестились, и Ричардс двинулся вперед.
– Еще увидимся, ублюдок.
Маккоун отступил в сторону. Ричардс даже не удосужился посмотреть на него, проходя мимо.
– Мне сказали, что для взрыва необходимо выдвинуть взрыватель на три деления. Он выдвинут на два с половиной. Хочешь верь, хочешь – нет.