Бегущий человек. Худеющий (сборник)

– Папа?

– Миленькая, я не могу сейчас говорить, – сказал он. Потому что, кажется, плачу. – Я все теряю вес, ты знаешь. Но я напал на след Лемке. Скажи маме об этом. Запомнишь? Я напал на след Лемке.

– Папочка, дорогой, ну пожалуйста, возвращайся домой! – Она заплакала. Билли сжал трубку в руке. – Я по тебе соскучилась и больше не соглашусь, чтобы она меня куда-нибудь отсылала.

Слабо послышался голос Хейди:

– Лин! Это папа?!

– Я люблю тебя, моя душечка, – сказал он. – И маму твою люблю.

– Ну папа!..

Сумятица тихих звуков. Потом Хейди взяла трубку.

– Билли? Билли, пожалуйста, прекрати это все и возвращайся домой, к нам.

Билли осторожно положил трубку, перевернулся в постели и уткнулся лицом в скрещенные руки.

Он покинул «Шератон», Южный Портлэнд, на следующее утро и поехал по шоссе № 1 на север вдоль побережья. Шоссе начиналось в Форт-Кенте, Мэн, и заканчивалось в Ки-Уэст, Флорида. Старик в «Семи морях» сказал: Роклэнд или Бутбэй-Харбор, но Билли на случай не мог надеяться. Останавливался на каждой второй или третьей заправочной станции на той стороне шоссе, которая вела к северу. Заходил в придорожные универмаги, где на передних лужайках в шезлонгах сидели старики, задумчиво жуя спички. Показывал свои снимки всем, кто готов был посмотреть. Поменял два стодолларовых трэвеллер-чека на мелкие долларовые бумажки и раздавал их направо-налево, словно рекламируя продукцию сомнительного сорта. Чаще всего показывал четыре снимка: девушки Джины с оливкового цвета кожей в черных завлекательных очках, «кадиллака» – купе, «фольксвагена» – микроавтобуса с намалеванными на борту женщиной и единорогом, Тадуза Лемке.

Как и Лон Эндерс, люди почему-то не желали дотрагиваться до его фотографии.

Но – помогали. У Халлека не возникло проблем с выяснением маршрута цыган вдоль побережья. И дело было не только в номерных знаках иных штатов – к этому люди в штате Мэн летом быстро привыкали. Дело было в том, как двигались фургоны и «универсалы» – почти бампер в бампер, пестрые росписи по бокам, да и в самих цыганах. Большинство из тех, с кем Билли говорил, заявляли, что их женщины и дети крали вещи, но никто толком не сказал, что именно было украдено, и никто почему-то не обратился в полицию по поводу этих краж.

В основном вспоминали старого цыгана с провалившимся носом, если видели его.

Когда Билли сидел в баре «Семь морей» с Лоном Эндерсом, он отставал от цыган на три недели. Владелец автозаправочной станции «Скоростной сервис Боба» не смог вспомнить, в какой день он накачивал их машины горючим одну за другой. Помнил только, что от них воняло, «как от индейцев». Билли подумал, что и сам Боб весьма смердел, но решил не говорить об этом – выглядело бы невежливо. Зато парнишка из колледжа, работавший в кафетерии напротив, через дорогу, сумел точно вспомнить дату – 2 июня. И как не вспомнить? Пришлось в собственный день рождения вкалывать. Билли поговорил с ним 20 июня, то есть с отставанием на 18 дней. Цыгане искали место для табора немного севернее, в районе Брунсвика. 4 июня они расположились на Бутбэй-Харбор, не на берегу, разумеется: нашли фермера, который согласился выделить им часть поля в районе холма Кеннистон за двадцать долларов за ночь.

Цыгане пробыли там три дня. Летний сезон только набирал силу, и прибыли табора были пока еще незначительны. Фермера звали Уошбурн. Когда Билли показал ему фотографию Тадуза Лемке, фермер кивнул головой и торопливо перекрестился (Халлек был уверен, что жест этот был совершенно неосознанный).

– В жизни не видывал такого проворного деда. Такие охапки дров таскал, что моим сыновьям вряд ли под силу. – Уошбурн слегка замялся и добавил: – Не понравился он мне. Тут даже не в носе дело. У меня у самого дедушка помер от рака кожи. Так до того, как мы его похоронили, этот рак проел у него дыру в щеке, с пепельницу размером. Бывало, посмотришь и видишь сквозь дыру, как он жует. Ясное дело, нам такое зрелище не нравилось, но дедушку-то мы любили. А этот тип… ох, и не понравился он мне. Такой жуткий.

Билли хотел было спросить, что он подразумевает под этим «жуткий» конкретно, но все понял по глазам Уошбурна.

– Он и есть жуткий человек, – подтвердил Билли.

– Я решил их попросить уехать, – сказал Уошбурн. – Конечно, двадцать долларов неплохая цена за очистку мусора после них, но жена моя уж больно их боялась, да и я, признаться, тоже. Утром пошел сказать обо всем этому Лемке, пока еще нервы мои выдерживали, а они уже сворачивали манатки. Я вздохнул с облегчением.