Тьма у ворот

22
18
20
22
24
26
28
30

Волшебники и церковь находятся и всегда находились в натянутых отношениях. Те и другие обладают огромным влиянием и действуют по всему миру, но далеко не во всех вопросах приходят к согласию. Многое из делаемого Мистерией порицается Астучией, и наоборот.

Двое суток понадобилось Массено, чтобы доехать только до станции-перекрестка. Теперь еще почти сутки — до портала. В ожидании пересадки он нашел местечко в станционной таверне, разложил на столе записи и снова принялся изучать их, испросив у полового кусочек хлеба и чашку молока.

Массено предстояло еще где-то найти деньги на портал. Волшебники трудятся не за благодарность, их мгновенные путешествия стоят недешево. Четыреста хлебов с пешехода, восемьсот — с всадника, тысяча двести — с одноколки, две тысячи — с парного экипажа.

У Массено не было столько денег. Милостью Солнца после покупки билета на поезд он имел в кармане два серебряных полутолля, двенадцать дрошей и пять полудрошей. Это всего-то двадцать шесть хлебов.

Обычно большего Массено и не требовалось. Солнцегляды — нищенствующий орден. Они привыкли обходиться самым малым, кормиться подаянием, годами не переменять рясы и бежать всякой роскоши.

Но иногда даже у солнцегляда возникают расходы. Бывает так, что нужно срочно куда-то добраться, а единственное средство — портал. Волшебники в большинстве своем маловеры, их не упросить дать проход просто ради божьей славы.

Но именно для этого существуют братья по вере. Массено давно заприметил в углу таверны длиннобородого гнома с тугой мошной на поясе. Тихо беседуя со скромно одетым горожанином, он в конце концов подвинул в его сторону несколько золотых монет. Рассыпаясь в благодарностях, горожанин удалился, Массено выждал немного и уселся на его место.

— Мир тебе, брат, — кивнул он.

— И тебе мир, брат, — скрипучим голосом ответил гном. — Чем орден Сундука может услужить ордену Солнца?

Вопреки внешнему виду этот гном — тоже монах. Инок из ордена Сундука, смиренный служитель Гушима. Они не носят ряс и не стригут тонзуры — единственным их отличительным знаком является толстое золотое кольцо без символов и украшений.

Адептов Сундука именуют еще Жадными Монахами. Они занимаются тем, что дают деньги в рост. Любому желающему, без обеспечения, по первой просьбе… но проценты начисляют очень солидные. И мало у кого хватает духу обмануть Жадного Монаха.

Многие порицают их занятие, в том числе и среди духовенства. Массено и сам не одобрял такой способ служить богам. Но он не мог отрицать, что орден Сундука приносит церкви немалую пользу.

В большинстве севигистских государств добрые прихожане выплачивают севигину — одну двадцать шестую часть урожая или прибыли с торговли. Севигина обеспечивает примерно половину всех расходов церкви.

Но половина — это только половина. Остается еще столько же, и это тоже нужно откуда-то брать. Удвоить севигину, как предлагают иные радикалы, было бы совсем не по-севигистски, да и добрые прихожане вряд ли такому обрадуются. И без того есть в мире страны, где севигину не признают и платить ее отказываются.

И потому вторую половину расходов обеспечивает само же духовенство. В первую очередь служители Гушима — грехоторговцы и Жадные Монахи. Ростовщичество и торговля индульгенциями — очень спорные вещи, но добытые таким образом деньги идут на благие дела.

Именно об этом и попросил Массено. Выделить ему толику презренного злата, дабы скорейшим образом попасть в Астучию.

— Ты знаешь порядок, брат, — недовольно ответил Жадный Монах. — Я не вправе распоряжаться собранным по своему усмотрению. Я вношу добытое в церковную казну, она посильно распределяет суммы меж орденами, а уже твой орден выдает тебе на пропитание.

— Клянусь Двадцатью Шестью, что дело мое срочно и важно, брат, — сказал Массено. — Я не просил бы, не будь оно таковым.

— Каково же оно? — проскрипел гном. — Я вправе сделать исключение, если посчитаю это верным, но для такого мне нужно знать всю подноготную.

— Я рад бы ответить тебе, брат, но не вправе, по крайней мере, до тех пор, пока не попаду в Астучию и не испрошу разрешения. Это дело принадлежит не мне, а Инквизиторию, мои уста скованы печатью.