– У, – сказала девочка, – теперь мы выйдем на первое место.
– Бенц Фраерману! – выкрикнул мальчик.
А у Монаткиных разгорался скандал.
– Кто ты есть? – кричала жена.
– Архив нечего поднимать, надо смотреть вперед, – отвечал Голубев-Монаткин.
– Куда вперед? Тебе шестьдесят лет, впереди – могила.
– Я из-за тебя остановился в своем развитии, – упрекал Голубев-Монаткин.
– Не маскируй своего хама. Я вот больна, у меня грипп.
Голубев– Монаткин захохотал:
– Грипп от мировоззрения, вирус врачи выдумали.
– Я за свою жизнь твою структуру трепача изучила, – грустно проговорила жена.
– Я с семнадцати лет Советскую власть завоевывал, вы еще не достойны меня.
Голубев– Монаткин хлопнул дверью и вышел в коридор.
Я сказал: „Здравствуйте", – он на меня взглянул, пожевал губами и, усмехнувшись, не проронив ни одного слова, ушел своей крепенькой походкой, стуча по железным ступеням подковками белых бурок, высоко неся свое строгое суровое лицо, понимающее свой партийный стаж и заслуги.
А жена на кухне говорила:
– Этот человек и был человеком, пока имел пост и ездил на машине. А когда лишился машины – перестал быть человеком. Сидит под фикусом, вспоминает гражданскую войну и все свои посты, а мне говорит – работай. А сам спит под газеткой.
Издали ярко освещенный изнутри мартен – словно воздушный замок, с тонкими пламенеющими трубами.
И когда по железной, гудящей от шагов и ветра лесенке подымаешься туда, на бетонную эстакаду, и через открытый, под звездным небом, скрапной двор с его печальным ржавым запахом железного лома, холодным, пропащим и необратимым запахом коррозии самого времени, все превращающего в прах, выходишь в огромные, пылающие светом дворцовые пролеты мартена, охватывает сила жизни и надежды.
Люблю эту огненную бесконечность, эту вдаль уходящую анфиладу печей, в круглых окошках которых бушует и льется голубое, зеленое и оранжевое пламя. Люблю яркий и быстрый трепет все сменяющихся, переливающихся огней, игру света и тени, запах скрапа, кислородных баллонов, сухой, чистый запах шамота и динаса, горький запах магнезита, терпкий медный привкус молибдена и ванадия.
С трамвайным звоном ходит завалочная машина, грохоча, подходят цепные составы мульб с железным скрапом, и тогда могучая, неотвратимая рука завалочной машины мертвой железной хваткой берет мульду и, повернув, несет к открытой печи, откуда пышет белое, жадное, голодное пламя, и безжалостно сует в бушующий огонь, и стоят толчки землетрясения, печь взрывается бенгальским огнем, а сталевар спокойно с пульта управления просит: „Еще одну мульдочку".
ebooksa