Марк
Мэтт
Питер
Маргарет
Мэри
«Тут у нас сильный телепатический сигнал, – сказал худощавый мужчина, обращаясь к собравшейся вокруг него группе людей в хипповых футболках и джинсах. – Если вы просто помолчите минутку, то его почувствуете».
Мужчину звали Стивен Гаскин – бывший морпех ростом под два метра, со светлой бородкой, залысиной и длинными спутанными волосами до плеч. Времена его военной службы остались далеко позади, и теперь он приобретал все большую известность в качестве духовного лидера. Первые последователи у Гаскина появились в конце 1960-х годов в Сан-Франциско. Там он организовал семинар под названием «Monday Night Class», регулярно собиравший аудиторию около двух тысяч человек на разговор о наркотиках, сверхъестественных явлениях и мирных способах преобразования общества. В 1970 году Гаскин решил отправиться с Monday Night Class в турне и в сопровождении четырехсот последователей стал колесить по стране колонной из шестидесяти автобусов. Этим он привлек к себе внимание общенациональных СМИ. Девиз автоколонны говорил сам за себя – «Мы вышли спасать мир». Вернувшись из странствий по всему континенту, Гаскин и его вновь созданная коммуна бродячих добродушных революционеров обосновались в лесистой местности около городка Саммертаун в Теннесси. Они купили около шестидесяти гектаров земли за сто двадцать тысяч долларов. Через пару лет эта коммуна, которую Гаскин назвал «Ферма», стала крупнейшей в стране.
Майкл Гэлвин впервые оказался у ворот «Фермы» в 1974 году, отчасти как хиппи в поисках нового образа жизни, а отчасти потому, что исчерпал все другие варианты. Трагедия Брайана и Нони тяжело сказалась на всех членах семьи, но именно Майкл поехал с отцом на опознание тела, и именно ему пришлось выслушивать полицейского, разъясняющего случившееся с братом (и той несчастной девушкой) холодным официальным языком. Майкл по-прежнему считал, что если бы все сложилось иначе, то он мог бы помочь брату. Например, если бы он отправился прямо в Сакраменто без заезда в Лос-Анджелес, то, наверное, оказался бы там вовремя и успел бы что-то сделать. Что именно, он не знал и сам.
Мими и Дон не могли не почувствовать, насколько Майклу тяжело. Они решили отправить его в Нью-Йорк пожить у дяди Джорджа, брата Дона, который работал машинистом на Лонг-Айлендской железной дороге. Родители Майкла подумали, что он сможет устроить сына кондуктором. После своего провала на техническом тесте Майкл поехал навестить бабушку по материнской линии. И Билли, которая тогда жила в Нью-Джерси, пришла в голову другая идея.
На пике популярности «Фермы» ее население составляло около полутора тысяч человек. Наверное, Майкл был единственным, кто подъехал к главным воротам на «Бьюике», за рулем которого сидела бабушка. Прежде чем впустить Майкла на территорию, его проинформировали о правилах. Никаких открытых проявлений гнева. Никакой лжи. Никаких собственных денег. Никакой еды животного происхождения. Никакого табака. Никакого алкоголя. Никаких искусственных наркотиков вроде ЛСД. Никакого секса без обязательств. (У Стивена Гаскина была лицензия штата на заключение браков, и он регулярно ее использовал. Особое предпочтение отдавалось бракам между двумя парами, которые Гаскин называл «четверобрачием».) Майкл согласился со всеми.
Несмотря на всецелое одобрение тантрического секса и изобилие собственноручно выращенных галлюциногенных грибов, Майкл понял, что вседозволенности на «Ферме» нет. За соблюдением определенного порядка всегда следили. Обычно этим занимался сам Гаскин, который жаловался, что целыми днями только и делает, что улаживает чьи-то конфликты. При всем антиавторитаризме, у обитателей «Фермы» был единственный лидер, чьи указания никогда не подвергались сомнению. Гаскин контролировал, какие наркотики употребляются, кто с кем спит и как используются деньги коммуны (члены жертвовали в ее пользу наличные, машины, недвижимость и даже права наследования). В качестве меры наказания он применял выселение – так называемые «тридцатидневки», в течение которых провинившиеся должны были приводить свои головы в порядок. «Толковая лошадь бежит при виде кнута», – как-то сказал Гаскин. От некоторых он требовал принять обет безбрачия, хотя сам жил в «шестибрачии» – с тремя общими женами для него и двух других мужчин. Одна из этих жен, Айна Мэй Гаскин, впоследствии опубликовала книгу «Духовное акушерство», радикально изменившую американские представления о естественных родах. На «Ферме» ежемесячно появлялись на свет четверо и больше младенцев, так что работы Айне Мэй и ее ученицам-акушеркам хватало. «Наши поселенцы – особая разновидность хиппи: они трудятся», – говорила она.
Майкл обнаружил, что не против труда. Странным образом, он даже истосковался по нему. Гаскин всегда подчеркивал, что «Ферма» не культ, а коллектив – наглядный пример другого образа жизни. В своих лекциях он касался учения тибетского йога Миларепы, учитель которого заставлял его погружаться в бездны отчаяния, чтобы сформировать характер. Главное состояло не в том, чтобы отключаться от реальной действительности подобно типичным хиппи, а, наоборот, в том, чтобы замечать происходящее вокруг – слышать сигналы. «Если ты слишком привыкаешь к этому и не обращаешь внимания, то это становится подобно жизни у водопада. Люди, живущие у водопадов, не слышат их», – говорил Гаскин.
Воскресные утренние беседы Гаскина и коллективные медитации, на которые собиралась вся коммуна, оказались для Майкла намного убедительнее, чем любая из посещенных им католических месс. Он получал подтверждения того, о чем раньше догадывался – наука описывает всего лишь физические явления, но не то, что относится к душе человека. Ему очень нравилось выражение Гаскина – «ставить точку». Оно означало следующее: если ты оставил кого-то в состоянии неопределенности, обязательно вернись, чтобы расставить все точки над «i» в ваших отношениях. На улице Хидден-Вэлли точка никогда не ставилась, а существовало лишь бесконечное соперничество между детьми. Даже попытки отца заставить всех жить дружно были бесполезными. Вместо того чтобы положить конец недоразумениям, все отправлялись смотреть футбол. А может, есть какой-то другой образ жизни?
Самые яркие моменты Майкл пережил в палатке, прозванной «Камнедробилка». Она стояла подальше от коммуны, и Гаскин отправлял в нее людей, которых считал слишком противопоставляющими себя другим. Подразумевалось, что там они будут разбирать по косточкам проблемы друг друга («Нам нужно поговорить. Что ты делаешь? Зачем ты так поступаешь?») до тех пор, пока не сгладят острые края своих отношений. «Отъехавшие» члены коммуны, то есть слишком раздражительные, гневливые, ленивые или нечуткие, получали от Гаскина «конструктивные замечания». «Единственный фактор ситуации, которым ты можешь управлять – ты сам. Если тебе все не в кайф, разберись с собой и исправь это», – говорил он.
В жизни Майкла никогда не было ничего подобного. В его семье царили иерархия и диктатура с неофициальным табелем о рангах, согласно которому старшие угнетали младших. Здесь, конечно, тоже имелся руководитель, но в коммуне действовал принцип взаимной подотчетности, и все готовы докапываться до неочевидных источников проблем и доводить их до сведения каждого.
Это напоминало Уотергейтское расследование[53]: отрицание, замалчивание и сокрытие проблемы могли навредить еще больше, чем сама проблема.
Майкл оказался большим энтузиастом «Камнедробилки». «Ферма» стала для него воплощением здорового духа: его окружали прогрессивные, благожелательные и добрые друг к другу люди. В то же время пребывание там только усиливало его неприязнь к собственной семье. Майкл не мог забыть, что собственные родители в один прекрасный день захотели отправить его в сумасшедший дом. Он знал, что вполне вменяем, но что же это за система и что же за семья, если его все равно поместили в психушку? Дон и Мими были очень деспотичными, и он стал убежден, что отчасти проблема в них.
По истечении восьми месяцев Майкл и его приятели по «Камнедробилке» обособились настолько, что Гаскин приказал им разобрать палатку и вернуться поближе к действительности. Майкл пошел забирать оставленный в палатке рюкзак и, открыв его, увидел, что в нем кишмя кишат личинки мелких жучков.
Он воспринял это как знак, что его время на «Ферме» подходит к концу, пошел к Гаскину и сказал, что ему нужно уехать. Оказалось, что как раз в это время отходит автобус на Альбукерке, и Майкл сел в него, прихватив с собой новый набор жизненных ценностей.
Ехать домой Майкл был пока еще не готов. Один из его старых друзей направлялся на Гавайи. Майкл нашел авиабилеты из Лос-Анджелеса за сто тридцать долларов и увязался за ним. Он провел там около года – жил на случайные заработки и на пособие для малоимущих и чувствовал себя совершенно одиноким. И его родная семья, и приемная с «Фермы» находились далеко.