Я была у Рене трижды за прошедшую неделю и все три раза встречалась у неё с её сестрой Пенелопой и её подругой Оливией Фейбер. Пенелопа любила поговорить, а Оливия вовсе болтала без умолку: о своей помолвке со своим бойфрендом, о том, что являясь одним из подменышей Ламберта, прекрасно понимает мои чувства, о своих завидных успехах в знакомстве с биологическими родителями и с Джованной Шейн, с которой её подменили в младенчестве, а также о расстроенных чувствах Терезы Холт, с которой она водила близкую дружбу, и в принципе об общем расстройстве всего семейства Холт, вызванном моей резкой отстраненностью от них. Если бы не безостановочное трещание этой девушки и не страх случайного пересечения с Астрид, со слов Рене навещающей её каждый вечер, я бы ежедневно приходила к Рене. Теперь же я планировала сделать Рене связующим звеном в моей попытке восстановить с Астрид связь, которую я так решительно оборвала.
Пересекая парковку по направлению к бару, я чувствовала, как с каждым приближающим меня к этому зданию шагом внутри меня нарастает напряжение. Возможно, не опасайся я того, что в эти секунды, несмотря на плохую погоду, под каким-нибудь кустом прячется сумасшедший папарацци в надежде заполучить очередную сенсацию в моём лице, я бы даже остановилась, после чего развернулась бы, вернулась в свою машину и уехала бы отсюда куда подальше. Но я не считала себя трусихой, а потому не желала проявлять слабость и потому продолжала наигранно-уверенно шагать вперёд.
Поднявшись по ступеням на деревянное крыльцо бара, я на мгновение замерла: на двери была закреплена вывеска с надписью “Закрыто на неопределённый срок”. Однако в одном из окон бара горел свет. Значит, внутри кто-то есть. Скорее всего, владельцы бара, Маршалл и Астрид. Что ж, так даже лучше: общение без лишних зрителей.
Я дернула дверь, но она, как и ожидалось, оказалась заперта, и тогда я произвела три решительных стука костяшками о лакированное дерево. Подождав с полминуты, но так и не дождавшись изнутри никакой реакции, я постучала ещё пару раз, и тогда за дверью послышались шаги, а спустя ещё несколько секунд раздался звучный мужской баритон:
– Без комментариев! Проваливайте!
Голос определённо точно не принадлежал Астрид, как не принадлежал он и Маршаллу. Очевидно, неизвестный счёл, что в бар ломится очередной охотник за сенсациями.
– Я не журналист, – достаточно громко и уверенным тоном произнесла я, решив всё же поддержать беседу через закрытую дверь. – Пейтон Пайк.
Как только я назвала своё имя, за дверью раздалось шуршание и спустя секунду она отворилась. На пороге бара стоял младший брат Астрид – Грир. Наши взгляды встретились.
– Я тебя помню, – вдруг произнесла я.
– Я тебя тоже, – уверенно ответил он. – Однажды в старшей школе, после того, как ты заступилась за меня в сортире, я сказал тебе слова о том, что ты пострашнее моей старшей сестры будешь. Я имел ввиду Астрид. Хотя по силе твоего хука слева я мог бы догадаться, что ты тоже являешься моей старшей сестрой.
– Должно быть, с такими сёстрами, как Астрид и Тереза, у тебя было далеко не самое сладкое детство, – едва уловимо ухмыльнулась я.
– Пейтон, – позади Грира вырос силуэт Астрид, и спустя секунду я увидела тень стоящего позади неё Маршалла. – Ты пришла.
– Можно войти? – повела бровью я.
Хотя внешне я и сохраняла хладнокровное спокойствие, внутренне я чувствовала, как моё сорвавшееся с цепей сердце начинает клокотать где-то в области моего сжимающегося горла.
– Конечно заходи! – в ответ воскликнули в один голос Астрид с Гриром, и я вдруг поняла, что стоит мне только переступить порог этого заведения, и они не выпустят меня отсюда до тех пор, пока психологически не изнасилуют. В конце концов, как мне предстояло понять в скором времени, оказывается, именно для этого и существуют на этом свете родственники: чтобы насиловать твою душонку какой-нибудь из крайне непонятных, странных, изощрённых форм любви.
Я переступила порог. И меня мгновенно заключила в объятья та часть моей семьи, которую впоследствии я буду считать самой адекватной, даже несмотря на то, что всю оставшуюся жизнь именно эта адекватная часть с удивительным апломбом будет напрочь игнорировать мою нелюбовь к внезапным объятьям.
Глава 74.
Пейтон Пайк.
Конец ноября.
Их оказалось слишком много и каждый из них жаждал общения со мной, даже самые мелкие Холты. Мистер и миссис Холт настаивали на том, чтобы я называла их папой и мамой, Астрид с Маршаллом заставляли меня регулярно мериться с ними силами в армрестлинге (Астрид я победила три из трёх раз, Маршаллу не сдавала позиции в течение целых пятнадцати секунд, что приводило всех в чистый восторг), Грир с Грацией устраивали мне экскурсии по своему большому дому, Тесса с Байроном вызывали на пикники, а мои племянники не просто стремились залезть на мои руки, но хваткой взрослых людей вцеплялись в мои ноги, как только понимали, что я пытаюсь незаметно ретироваться, дабы выжить. Иногда я всерьёз считала, что все они меня терроризируют. Особенно двое старших детей Грира с Грацией – четырехлетняя Кэмерон и двухлетний Доминик – и сын Тессы с Байроном – пятилетний Берек. Узнав, что я коп, Берек Крайтон буквально стал моей тенью, а однажды, обзаведясь игрушечными наручниками, пока я отвлеклась, приковал моё запястье к стулу, на котором я сидела. Меня это, мягко говоря, не порадовало, так что я не стала просить мальчика отстегнуть меня – вместо этого резко дёрнула рукой, таким образом заставив пластмассовые наручники разлететься надвое. С тех пор этот пацан в буквальном смысле влюбился в меня: стал считать, что я едва ли не всесильна, и регулярно предпринимал попытки освободиться от похожих наручников по моему примеру, но чем дольше у него это не получалось провернуть, тем серьёзнее прогрессировала его страсть к моей персоне. Теперь я подозреваю, что лет до четырнадцати, пока в нём не вырастет сила для поломки пластмассовых наручников, он будет заглядывать в мои глаза любовным взглядом. Повезло, что сыновья Маршалла и Астрид уже взрослые парни, и до обнаружения нашего кровного родства уже вскользь были знакомы с моим непростым темпераментом, чтобы теперь опасаться лезть ко мне с объятиями и конфетами.